Море ясности

— Во всем виновата я. Столько лет ждать!..

— А я не только ждал. Работы было больше, чем ожиданий. На ожидания оставалось не так-то много времени. А вы?

— Я, скорей всего, боялась. И за себя и за него.

— Боялась. Чего?

— Вот того, что сейчас получилось.

— Все получилось как надо.

— Не знаю. Ждать всегда страшно. А когда ожидаемое уже пришло, то не страшно: надо как-то принимать его, что-то с ним делать…

Вот так они шли в сумерках по тайге и разговаривали о своих делах. А Володя думал, зачем взрослые так много говорят, когда уже и без того все ясно? Мама, которую он очень любит, и Снежков, которого он готов полюбить… А Конников шагает рядом в своих болотных сапогах и уже больше ни во что не вмешивается. А собака поджала хвост и опустила морду до самой земли. Все, наверное, устали и хотят есть.

Интересно, вернулась ли на кордон Анна Петровна, которую все ждали, чтобы поужинать?

САМОЛЕТ ПРИБУДЕТ НА РАССВЕТЕ

Не только Анны Петровны, но и самого кордона на месте не оказалось. Осталась от кордона только одна крыша, да и она плыла, покачиваясь по каким-то голубоватым волнам, затопившим поляну. И лес, стоящий кругом, и одинокие сосны на поляне — все тоже плывет и покачивается.

Мама и Снежков, оба они совсем утонули в голубых волнах. Кажется, что они тихонько плывут и из воды высовываются только их головы и плечи.

А Белку так и вовсе не видно. Вот какой, оказывается, бывает туман в тайге! Он такой плотный и тяжелый, что не может подняться вверх и полощется у самой земли, как вода.

Такого тумана Володя еще никогда не видывал, да и Конников, должно быть, видел не часто, потому что он негромко проговорил:

— Вот так туманище!

Из тайги, как бы преодолевая волны, вынеслась большая серая лошадь и стремительно поплыла через поляну. Она встряхивала головой, развевая пышную гриву, ее хвост расстилался по туманным волнам.

Верхом на лошади сидела женщина в красной косынке.

— Вот и Анна Петровна плывет! — сообщил Конников.

Захлебываясь в тумане, Белка кинулась к ней навстречу.

Похрапывая и гулко ударяя копытами о землю, лошадь неслась прямо на Володю. Он струсил и хотел спрятаться за Конникова, но в это время Конников сам выступил вперед и ликующим голосом воскликнул:

— Здравствуй, Анна!

— Здравствуй, милый! — тихим голосом, похожим на голубиное воркованье, ответила она. — Ох, как заждалась я тебя!

Конников взял повод из ее рук и помог ей слезть с лошади. Стоя на земле, она оказалась чуть повыше Володи. У нее было скуластенькое загорелое лицо и черные монгольские глаза. Своим голубиным голосом она спросила:

— У нас гости?

— Да. Это Володя, он сын «любимой сестры Вали».

Володя уже привык к тому, что здесь все знают о маме и о Снежкове гораздо больше, чем знает он сам, и подумал, что сейчас Анна Петровна начнет все расспрашивать. Взрослые очень любят обсуждать всякие дела, не стоящие обсуждения. Ну, конечно: вот она уже и спрашивает:

— А она здесь?

— Да. И она.

Но дальше, к его удивлению, Анна Петровна заговорила совсем о другом:

— Знаешь, как я ждала тебя!

— Что случилось?

— На старых посадках появилась свиноголовка.

Володя не знал, что это такое — свиноголовка, и только из дальнейшего разговора понял, что это такая бабочка, очень вредная для леса, потому что Конников очень встревожился.

— Эти посадки — наша гордость, и мы за них головой отвечаем, — тревожно говорил он. — Надо спасать лес. Будем вызывать самолет. Иди включай рацию. А я пока расседлаю Серого.

Они шли все втроем. За спиной громко фыркала серая лошадь, наверное, от тумана. Володя тоже попробовал фыркнуть по-лошадиному и неожиданно чихнул. Тогда Конников остановился, положил руку на Володино плечо и подтолкнул его к Анне Петровне:

— Володю возьми. Он тут всю кашу заварил и натерпелся зато больше всех.

Мама и Снежков уже были в комнате. Он сидел около двери, как будто бы зашел на минутку и сейчас уйдет. Мама стояла у окна и что-то рассматривала в тумане. Они молчали. Должно быть, наговорились вдоволь. Вид у обоих был усталый и недовольный, как у людей, которые проделали какую-то трудную работу и тут оказалось, что ничего этого делать не следовало и все их труды пропали даром.

Анна Петровна сказала:

— Здравствуйте! Что же вы в темноте сидите?

— У нас Валя, — устало сообщил Снежков. — Валентина Владимировна.

— Я знаю, — отозвалась Анна Петровна и попросила Снежкова: — Миша, включи рацию, а я займусь ужином.

— Вы не забыли мое отчество? — спросила мама.

Снимая у порога сапоги, Анна Петровна вызывающе сказала:

— Он у нас памятливый. Иди, Миша, надо скорее.

Мама вздохнула:

— А он меня никогда и не называл по отчеству. Вот я и подумала…

Анна Петровна, раздеваясь, повторила;

— Он все помнит, наш Миша…

Она сняла телогрейку и в своем клетчатом платье стала еще больше походить на задорную девчонку. Даже косички, светлые и тонкие, торчали в стороны, как у Тайки. Шлепая босыми ногами по полу, она пошла к печке. Из-за перегородки уже слышалось потрескивание и гудение рации.

Володя сидел у стола, клевал носом, глаза у него сами закрывались, и он уже плохо разбирал, что творится кругом. До него доносилось гудение рации и негромкий голос Снежкова. Мама с Анной Петровной о чем-то говорили расплывчатыми, туманными голосами. На мгновение мелькнул синий огонек примуса в темном углу, где стояла печь, и послышалось его шипение. Должно быть, над столом зажгли лампу, потому что в глаза бросился яркий свет, и он увидел розовую клеенку на столе и склоненное над ней, тоже розовое, лицо Анны Петровны. Она что-то делала, наверное, готовила ужин и тихо ворковала:

— Главное — не спешите. Не надо все решать сегодня.

Вдруг, побеждая все звуки и даже Володин сон, раздался громкий голос Снежкова:

— Самолет прибудет на рассвете!

Володя хотел открыть глаза, но не смог. Он подумал, что до рассвета еще целая ночь, он еще успеет выспаться. Самолет — это здорово! Он спасет лес, за который Конников отвечает головой.

— Да ты совсем спишь! — воскликнула мама, поднимая Володину голову.

На одну секунду он широко распахнул глаза:

— Нет…

И тут же снова уронил голову на стол.

ДОБРОЕ УТРО

Володе показалось, что он спал очень недолго, каких-нибудь пять минут. Даже снов никаких не успел увидеть. А проснулся, смотрит; уже утро, он лежит на одной из великанских кроватей, как дома — совсем раздетый.

А на другой великанской кровати лежит незнакомый очень молодой человек и негромко похрапывает. Он раскинулся прямо на одеяле, широко разбросав ноги в белых мохнатых носках. На нем синий комбинезон, застегнутый на «молнию». На розовой клеенке стола лежит черный кожаный шлем и смотрит прямо на Володю сверкающими стеклами очков.