Мореплавания Солнышкина
Шрифт:
«Желаем счастья и здоровья. Матрос парохода «Даёшь!» Алексей Солнышкин».
Потом он подумал и дописал:
«И его друг радист Перчиков».
Оба они подписались, отправили деньги и вышли на улицу.
Земля перед ними покачивалась, дома покачивались, а ноги медленно вели вверх на сопку, где стоял островерхий домик старого Робинзона.
Солнышкин уже представлял себе, как они встретятся, как, сидя на медвежьей шкуре, будут пить кофе и вспоминать разные приключения…
Но, подойдя к дому, Солнышкин увидел: окна были заколочены, а на двери висел большой ржавый замок.
— Куда делся Робинзон? — волновался Солнышкин. — Что с
— Чудак! — успокоил его Перчиков. — Просто он, наверное, переехал в новый дом. Выбрал себе что-нибудь поуютней этой развалины.
И хотя Солнышкину этот дом очень нравился, он, в общем, согласился с Перчиковым. И они направились в порт.
А по другой стороне улицы шагал счастливый Бурун. Он шёл готовиться к своему последнему рейсу, потому что после него уходил на пенсию — и на работу в цирк. Правда, не укротителем и не дрессировщиком, но он был готов даже расстилать ковёр, на котором будут выступать его любимые медведики!
НЕУЖЕЛИ ВСЁ КОНЧИЛОСЬ?
Вечером, когда усталый от ходьбы Солнышкин прилёг отдохнуть на своём втором этаже, в каюту ворвался Перчиков.
— Дрыхнешь и ничего не знаешь?
— А что? — вскочил Солнышкин.
— Как «что»? Идём в Антарктиду! Солнышкин так подскочил, что врезался головой в потолок, но даже не обратил на это внимания.
— Не может быть!
— Может! — крикнул Перчиков. — Всё может быть, Солнышкин. Мы везём продукты полярникам!
И друзья бросились обнимать друг друга:
— Да здравствует Антарктида! — крикнул Перчиков.
— Да здравствуют айсберги!
— Да здравствуют пингвины! — ещё громче заорал Солнышкин и с маху сделал стойку на руках.
С этого часа дни помчались наперегонки, как дельфины. Все бегали, суетились, к пароходу подлетали грузовики. В трюмы вносили ящики с консервами и компотом, мешки с сахаром и мукой, сгущённое молоко и шоколад, сухари и галеты.
Солнышкин торопился со всеми, сам себе командовал и сам всё исполнял. Он купил карту, чтобы отмечать маршрут судна, смастерил клетку, в которой решил привезти на Большую землю настоящего королевского пингвина. По ночам он часто вскакивал с постели и, выглянув в иллюминатор, вздыхал: ему снились айсберги! И он совсем не замечал, как к нему исподтишка подкрадывалась беда.
Наступил день отплытия. Пароход «Даёшь!» торжественно вывели на рейд. Солнышкин стоял на вахте у трапа и всматривался в берег. Там махали платочками женщины, инспекторы носились с бумагами, а Моряков получал на берегу последние документы и особо важные распоряжения.
Он должен был подойти к судну на катере, и Солнышкин привязывал к борту красивый капитанский штормтрап. Он завязал его уже на один узел, как вдруг за спиной раздался знакомый возглас:
— О, привет Солнышкину!
Солнышкин оставил трап и оглянулся. С другой стороны, прямо через борт перебрасывая длинные ноги, с маленького буксирного катера кто-то перелезал на «Даёшь!». Нос человека медленно вращался, принюхиваясь к запахам, а глаза уже нашаривали дверь камбуза. И хотя лицо и руки человека были чернее сажи, Солнышкин сразу узнал Ваську-бича. Он вспомнил первую встречу, путешествие по городу и с улыбкой спросил:
— Ну, как компот?
— Ах, Солнышкин! — торжественно сказал Васька. — Я ведь работаю. Работаю, Солнышкин. В жизни, кажется, есть кое-что поважнее компота…
В это время с катера закричали:
— Васька! Васька!
Он кивнул чумазой головой и заторопился:
— Видишь,
без Васьки никуда! Лошадиных сил у мотора не хватает. — Он перекинул ногу через борт и улыбнулся: — Будь здоров, Солнышкин! Нас ждут великие дела!Солнышкин протянул ему свою руку, и вдруг Васька оцепенел: на руке у Солнышкина сверкнул удивительный старинный компас.
— Вот это штучка! — сказала Васька. — Продай!
— Не могу, — ответил Солнышкин.
— Меняю на тельнягу и ботинки.
— Не могу, — сказал Солнышкин. — Не нужны мне тельняшки и ботинки. Компас-то особенный…
— А что? — спросил Васька.
— Да так… Говорят, если правильно живёшь, на север показывает, плохо — вертится из стороны в сторону.
Солнышкин разговорился, а именно в этот момент Моряков возвращался с берега на судно. Он был человек верного слова и держал в руке десять порций сливочного мороженого, которыми обещал премировать Солнышкина.
— Отличный, настоящий матрос! — повторял он.
И как только катер подвалил к борту «Даёшь!», Моряков прыжком повис на штормтрапе и стал подниматься вверх.
«Фьюить!» — свистнуло вверху.
«Фьюить!» — свистнуло второй раз.
— Стойте! — крикнул Солнышкин, но трап уже дёрнулся, узел развязался, и Моряков вместе с десятью порциями мороженого бултыхнулся вниз.
Он тут же вынырнул, но короткая балясина — деревянная ступенька — стукнула его по лбу. Он вынырнул второй раз, но вторая ступенька больно шлёпнула его снова. Солнышкин с ужасом смотрел, как десять раз выныривал Моряков и десять раз ступеньки шлёпали его по одному и тому же месту. Наконец трап свалился совсем, и на поверхности рядом с ним закачалась капитанская фуражка.
— Спасайте! — завопил Солнышкин.
— Человек за бортом! — закричали на катере и бросились на помощь.
Моряков, вынырнув, приоткрыл один глаз, высунул из воды крепкую руку, ухватился за конец каната и в минуту оказался на палубе. С него ручьями стекала вода, на лбу вырастала громадная шишка. Потирая лоб, он бросился в каюту.
«Всё! — подумал Солнышкин. Он побледнел, и его рыжий чубчик стал бледным, как лёд в Антарктиде. Он закрыл рукой лицо. — Вот тебе и Антарктида! Вот тебе и пингвины! Неужели всё кончилось?»
ВПЕРЕДИ ПАРУСА!
Вокруг Солнышкина собралась вся команда.
— Бедный Солнышкин! — ехидно ухмыльнулся артельщик, которого не успели выгнать из-за срочности рейса.
— Разиня! — сердито процедил сквозь зубы Федькин и отпустил Солнышкину щелчок.
— Ах, Солнышкин, мы все тебя любим, — сказала Марина, будто уже прощалась.
— Ну и ну, отмочил! — вздохнул Перчиков.
А Солнышкин стоял ни жив ни мёртв и думал:
«До свиданья, Антарктида, до свиданья, океан!»
— А всё из-за Васьки и ещё из-за этой вот штуки! — с горечью проговорил он и щёлкнул пальцем по крышке маленького бронзового компаса.
— Не мели ерунду, — возразил Перчиков, который никогда не интересовался, что это за компас у Солнышкина на руке. — При чём тут эта коробка?
— А при том, — сказал Солнышкин и выложил Перчикову историю робинзоновского подарка.
— Забавно, — качнул головой Федькин, глядя на компас.
— Всё показывал правильно! А тут, когда я болтал с Васькой, в самую трудную минуту не мог шевельнуться! За штурвалом я стоять не умею, а на компасе — всё правильно. Узлы вязать не умею, а на компасе — правильно. И моряком я ещё не стал — всё равно правильно, — чуть не глотая слезы, говорил Солнышкин.