Морф

Я стояла на коленях перед истерзанным телом того, кто дал мне мечту. Его лицо было спокойно, как никогда при жизни. Морщины разгладились, и он как будто помолодел лет на десять. Только вот упрямая складка на лбу осталась, как будто даже после смерти Шерхем Айлан Виаро продолжал с кем-то бороться.

Я не стала срывать окровавленные лохмотья, наоборот, укрыла Шера найденным неподалеку одеялом, как будто он мог озябнуть. На душе было пусто и холодно, пальцы перебирали стежки под моими ребрами. А что, если… вынуть талисман орков из меня и поставить его Шеру? Это будет более чем справедливо: у него хотя бы есть сын, а у меня нет никого, кто бы по мне скорбел. Ну, разве что Мырька, но он никогда не узнает, точно так же, как не узнал, кто напал на леди Валле неподалеку от городка Талья…

Рядом неслышно опустился на колени Гверфин. Молча пожал мою руку. Потом, засопев, сказал:

— Я не знаю, что мне делать. Я должен оплакивать его, но ведь… мы почти не были знакомы. А я не могу плакать по тому, кого почти не знал…

— Я бы плакала, но не могу, — губы плохо слушались меня, — потому что просто не могу больше плакать.

— Ты его любила?

Пожимаю плечами.

Странный вопрос. Даже я не могу сказать, что именно я чувствовала к лекарю, когда он был жив. Теперь же, когда его убили форфы, я ощущала только страшную, сосущую пустоту.

— Это я виноват, — едва слышно прошептал маг, — если бы я не пошел за вами, то не встретил бы морфа.

— Если бы морфы хотели, они все равно бы тебя нашли. Им ведь было известно, кто ты… А зачем довольствоваться малым, если можно получить все? Только я, выходит, не совсем укладывалась в их планы… Или они попросту не увидели во мне серьезного противника.

Он вздохнул. А потом поднялся и отошел в сторону, как будто стесняясь находиться рядом с нами.

— Шер, — пробормотала я, — видишь, я хотела тебя спасти, но не смогла. Вечно у меня ничего не получается, Шер. Никчемная я. Толку нет совершенно — с таким же успехом ты мог бы просто похоронить меня тогда…

Я закрыла глаза. И вспомнила, что в свои последние мгновения лекарь смотрел на меня. На душе стало совсем погано, и я — уже по привычке — начала тихо подвывать, потому что не могла плакать. Пальцы снова нащупали заветный шов, соблазн был слишком велик.

И в этот миг Шерхем зашелся в кашле. Он перекатился на бок, подтянул ноги к животу, кашель перемежался с хриплым дыханием. Потом вытер губы тыльной стороной ладони, сердито глянул на меня из-под спутанных прядей волос.

— Ирбис. Прекрати это нытье, я не желаю его слушать. Ты… забыла…

Он снова закашлялся, потом сел на земле, огляделся.

— Охр.

Еще раз посмотрел на меня.

— Ты забыла, что заклинание работает с задержкой. Чем хуже рана, тем больше задержка. Твой талисман гениален, невзирая ни на что, а твой дар куда сильнее, чем был у Валески.

Я выругалась. В самом деле, как я могла забыть-то? Морф сорвал талисман, но после того, как заклятье уже начало работать.

Мир начинал обретать краски. Подбежал Гверфин с круглыми от удивления глазами, присел рядом с Шером, а тот сгреб его в охапку и прижал к себе так, что Гвер весь побагровел.

— Ирбис!

Ох, не люблю я эти повелительные интонации в голосе, не люблю…

— Иди сюда, — позвал Шерхем, — а ты, Гверфин, отойди на десять шагов, мне нужно сказать леди Валле кое-что важное.

Я послушно подошла, присела рядом на траву, оглядела своего лекаря. Он осторожно взял мою руку в свою, заглянул в лицо.

— Я сделаю все, чтобы ты добралась до Крипты, — тихо произнес он, — но обещай… обещай, что не будешь пытаться сделать это одна.

— Хорошо, — я кивнула, — если ты так хочешь.

— Да, я так хочу, Ирбис. Мы пройдем этот путь вместе, рано или поздно.

Я улыбнулась. Жаль, что не могла плакать, потому что тогда я бы улыбнулась сквозь слезы — но то были бы не слезы счастья, нет. Я грустила об эльфе, который вел свою собственную войну и который навсегда останется в моей памяти. Самый красивый, самый волшебный и самый несносный.

Эпилог

Невыносимо грустно покидать место, ставшее вторым домом, и уходить в холодный моросящий дождь.

Невыносимо глупо уходить на рассвете, тайком, когда все закончилось и жизнь вроде бы начала налаживаться, когда перед нами лежал путь на восток, туда, где нас никто не знал.

И все же я уходила, оставляя замок Арниса Штойца, уходила, не имея ни малейшего представления о том, куда пойду. Не к эльфам, это точно, потому что меня никто не ждет под сенью Великого леса. Им и свои-то не очень нужны, что уж тут говорить о презренной авашири, у которой вместо сердца — кокон орочьей магии.

Я думала, что смогу некоторое время жить в лесной чаще, подальше от людей. Буду охотиться на мелких зверей, ровно до тех пор, пока окончательно не потеряю разум и не попытаюсь напасть на того, кто сильнее меня. А может быть, все сложится иначе, и меня, набедокурившую нежить, сожгут крикливые вилланы. Или не сожгут, а будут рубить на части, пока не выдернут из неживого тела темный талисман.

Но все это казалось далеким и совсем нестрашным, как гроза, уходящая за горизонт. Я покидала замок Штойцев, оставляя за спиной самое главное: отца и сына, обретших друг друга. Вот что было самым важным, и вот почему на душе было спокойно и легко.

Я уходила, я убегала прочь, и на то были самые веские причины: во-первых, мне не хотелось становиться преградой между отцом и сыном. Каждый раз, заставая меня рядом с лекарем, Гверин становился мрачнее тучи и демонстративно удалялся. Я видела тоску в глазах Шерхема Виаро, но разменивать меня на сыновнюю любовь он тоже не торопился, все еще надеясь найти точку шаткого равновесия. А второй, самой главной причиной бегства, было мое постепенное превращение в настоящую нежить. Да-да, Ирбис Валле под воздействием темной магии постепенно становилась настоящим, без скидок, умертвием со всеми вытекающими из этого неприятными последствиями. По ночам мне снилось, как я рву зубами сырое мясо — и это, охр возьми, были наиприятнейшие сны. А однажды я внезапно проснулась посреди ночи и обнаружила себя в спальне Шерхема. Слава Хайо, что он тогда не проснулся! Я стояла и смотрела, как мерно вздымается его грудь, как медленно ползет по руке тень от оконной рамы, и мысленно твердила — не смей, не смей, Ирбис, иначе нет тебе прощения. Проклятие. Никогда мне не забыть того, что я испытывала, глядя на спокойно спящего мужчину: более всего на свете мне хотелось сперва уткнуться носом ему в плечо, вдыхая полной грудью аромат живого тела, а затем… затем прокусить ему горло, чтобы в рот хлынула горячая кровь. Потом я заставила себя попятиться и неслышно выскользнуть прочь, а утром Шерхем как-то странно смотрел на меня за завтраком, что стало ясно — он проснулся и все видел. Но понял ли он, зачем я приходила среди ночи?

Так что я решила уйти. На рассвете, чтобы ни с кем не прощаться, потому что так будет тяжелее всем — и им, и мне.

Я буду жить одна, в лесу, до тех пор, пока со мной что-нибудь не случится. И тогда я тихо и мирно исчезну с лица этих земель, и никто обо мне не будет горевать. Семья Валле уж точно не будет, маги холода не оплакивают изгнанных из клана.

Единственное, о чем я немного сожалела — так это о своей глупой, так и не сбывшейся мечте стать великой чародейкой-вышивальщицей.