Морок
Шрифт:
— Ну, скажем, с немцами мы воевали не дважды, а если взять всю историю, значительно больше. — Вступил в беседу Вадим, на ходу оборачиваясь и бросая слова как можно выразительней. — Прусские войны там, австрийские… Первая мировая, наконец. Просто нам запомнились самые яркие, самые памятные войны. Особенно последняя…
Не прерываясь между словом и мыслью, Вадим фотографически отмечал пройденные мили и будущие рубиконы. Делалось это на визуально-подконтрольном уровне. Как у водителя, который доверяет глазам, а сам полностью в разговоре с пассажиром.
— А у меня по материнской линии прадедушка воевал в Первую мировую. — Похвасталась Наталья. — Бабушка показывала жёлтую выцветшую фотографию. Там такой мужчинка! С накрученными кверху усами. Бабуля говорит,
— Щёголи. — Подсказал Вадим
— Ага! Точно! Щёголи. Безумно нравились женщинам…
Ваня не замедлил обнять свою гёрлфренд и подискутировать.
— А давай, Натусь, я накручу свои антенны! И будет у тебя свой личный щёголь! В стиле а-ля ретро.
— На твою бороду бигуди пора накручивать! Щёголь. — Сказал Олег и засмеялся. Следом захохотали все. Потом вспомнили Чапаева, и Ваня выдал два смачных анекдота в тему. Потом понесло… Олег худо-бедно затравил о Ржевском. Ах, Олег… Оказался бледен. Климов со своим запасом о Ржевском полностью перебил инициативу. Смеялись от души и как не смеяться. Сального было больше, чем приличного. Наталья, хоть и не пинала под копчик, зато давясь смехом, бессильно мутузила Ваньку по плечу. Для галочки и беззлобно. Вадим, улыбаясь, вертел в голове свои варианты анекдотов, но блестящих не находил, а хотелось отличиться. Он понимал перед кем, но вопрос «зачем?» безнадежно мерк перед желанием понравиться. Между тем глаза работали, и в каком-то отдельном завиточке мозга прошумел сигнал. Тревожный. Сработала, должно быть, ассоциация. Они заступали в полоску леса. Как и ТОГДА, сто метров отделяло их до первых редких стволов. А именно ТОГДА, да, ТОГДА уши всех пятерых заволок необъяснимый звук, выбивающий понимание что происходит. Именно тогда-то их… Но Вадим не хотел увлекаться, не хотел сосредоточия и оформления страха. Он вспоминал анекдот, усиленно вороша память. Чапаев, Штирлиц, муж с командировки… Шаги. Его собственные шаги глухо воспринимал слух. Он их не слышал, и в тоже время гулко проносилось в голове. С каждым шагом. Гуыхм… Гуыхм… Гуыхм… Как удар шлагбаума. Как сердцебиение. Как предчу… Чебурашка с Геной, новый русский, Чапаев, чёрт, как же там… Он понимал, что ищет анекдот, выбирает лучшее. Но он и понимал, что завиток, тот самый, что заноза… Маленькой небольшой подстанцией работает автономно, посылая опасные частоты. Нет. Не-ет! Так нельзя! Ты сам нарушаешь правило, Вадим! Штирлиц, прапорщик, чукча… Чукча!
— А вот, давайте, я теперь! — Обернулся Вадим, прерывая Ванькин говор. — Нарыл вот… А то забуду… Значит, чукча пошёл на охоту! Смотрит: два зайца стоят, чуть ли не целуются. Вместе. Рядышком… О, думает, сразу двоих подстрелю. Прицелился, а зайцы возьми и разбегись! В разные стороны. У чукчи глаза тоже — о-оп! Разбежались. И окосел. Что делать? Пошёл к шаману. Тот долго плясал у костра, в бубен бил. Не помогает! Вот беда-то… На счастье, оказалась неподалёку русская экспедиция, и русский доктор осмотрел бедолагу. Ну, ничего, грит, это не страшно! Поставьте ему яйцо на кончик носа и пусть усиленно, усиленно пытается смотреть на него. День-другой и глаза выправятся! Сказал и уехал. Год прошёл и как-то снова в этих местах появляется доктор. Вспомнил о пациенте. Ну, как, мол, мой подопечный? А ему в ответ: умер, однако… Что? Как? Да почему? — спрашивает. Я ж ему сказал смотреть на яйцо! Да вот, отвечают, пока яйцо тянули, кричал. Как до пупка дотянули, он возьми и умер. Нервный, однако…
Вадим не заметил, кто выкинул смех первым. Пожалуй, грохнули все сразу. Но он не смог не заметить, как смеялась Наташка. Словно музыка был ее смех. И что-то ещё источалось из её глаз, обволакивая приятно польщённое сердце. Вадим сам скалился как школьник, хотя анекдот этот знал ещё со школьных лет. Но, как говорится, признание публики дороже…
Пока рассказывал, пятился задком, бочком и разнорыло. Не заметил, как миновали первые околыши, пеньки и деревца. Он выправился, пошёл ровнее, с радостью отмечая, что вошли, наконец-то, в лесок, оставив позади опасный промежуток
пути. Не факт, что победа, не факт! Но, по крайней мере, рекордно по всем показателям. Маэстро, музыку!— А что, ребятушки, — отческим голосом обратился Зорин, — Может, бахнем какую-нибудь общеизвестную? Давненько мы не пели пешим строем.
Предложение было встречено с энтузиазмом. Правда, с выбором песни замешкались, кто-то что-то знал, но не знали другие. Остановились на утвердившимся ранее «Есауле» Его-то и погнали размашистым почерком Ваниного голоса. С «камчатки» трубил Олег, а девочки подвизгивали в самых мажорных местах припева.
— … что ж ты бросил коня?!
— Пристрелить не поднялась рука.
— Есаул, есаул ты оставил страну…
Пение Зорин предложил не зря. Пока индивид поёт, он переключает внимание на хоровой вокал и настроение песни. Песня сачков не любит! Там дисциплина и опять же настроение. Не знаешь слов — подпевай! Знаешь — лидируй в пении! Здорово! Да и поле давно разменяли, тропинка сузилась, клином не пройдёшь, так как вне тропинки всякие коряги да пни. Зорин перестроил всех в колонну, но с тем, чтобы пели и слышали друг друга.
— Как ты мог оставить друга?
— Гей! Гей! Гей!
— Помнишь как холодной вьюгой
— Гей! Гей! Гей…
Зорин включил в работу подсвистывание и дело пошло куда ярче. Азартнее…
Поворот, рытвина, проросший валежник, спуск, подъём… Вот и Заячьи камни. Зорин и не думал становиться здесь на привал. Всего-то двадцатая минута похода, устать не могли. Да и важно, просто важно пройти дальше. Как можно дальше к цивилизованным местам.
— Не унывать, ребята! — Крикнул Зорин, как только отзвучала песня. — Присядем, но не здесь! На Кривосученской развилке! Не думаю, чтоб вы устали, впрочем… Кто хочет, попейте водички…
Попили. Встряхнулись. Пощурились на припекающее солнышко. День нарастал яростным щебетом птиц и жужжанием насекомых. Один из жуков пребольно влетел Зорину в лицо. «У-у, какой ты пилот, дружище…» — Вадим с усмешкой потёр уколотую щёку. Как ни странно, агрессия среды приносила ему удовольствие. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь он соскучится по укусам комаров, жуков и разной летучести. Ведь ТАМ и оводы толком не кусали. То есть кусали, но… как-то не так. Псевдореально, что ли… А может, это натянутые нервы не давали прочухать всё как следует? А сейчас вот поотпустило? Как бы там не было, тайга, знакомая Зорину тайга, вернулась. Подстанция в завитке утухла, он почти чувствовал триумф. Почти. Однако, была в этом деле недоконченность. Не поставленная точка. И где этой точке возникнуть, где ей нарисоваться, оставалось домыслить, но больше вероятно хотеть… «Ничего, поставим!» — Подумал вскользь Вадим, а вслух произнёс:
— Чуть не забыл… До просеки идти… уж кот наплакал, но переть придётся через Кривосучье, а это неприятное место. Распадок, низина. Сырая гниющая впадина, где самое раздолье мошкаре. Сами понимаете… — Вадим вытащил на свет баночку с тёмно коричневой мазью, погрузив в содержимое два пальца, демонстративно вымазал лицо, шею. — Дело конечно хозяйское, но я бы рекомендовал…
Чем непригляден клубящийся рой гнуса, каждый из команды успел вкурить по-своему, из раннего опыта. Особенно, если учесть, что сочетания «вкурить» и «окуривать» имели прямое значение в отношении профилактической борьбы с кровососущим элементом. Головной и Климов получили табельные цигарки, зная на практике как пользовать полыневый яд не в ущерб своему здоровью.
— Не в себя! — На всякий случай напомнил Зорин, с улыбкой глядя, как ворчит Наташка, намазывая локти и кисти рук.
— Только вчера вымылась от ушей до пяток! И снова пачкаться! Уф-ф! Ох, уж эта тайга, не могу!
— А почему назвали это место Кривосучье? — Спросила вымазанная раньше Натальи Люся.
— По названию и сути. — Ответил Вадим. — Место затхлое, приболоченное, с торфяными прилежами. И родиться там что может? Только дерево кривое нездоровое. Пробившееся ветками, но не получившее верного развития. Из себя они, знаете, как чурки со щупальцами. Взятые будто из сказки…