Морская дорога

Теперь Джен смотрела на нее, как сова днем - круглые глаза смотрят в упор, но ничего перед собой не видят...

Ширли встала, чувствуя в себе какой-то чудовищный электрический разряд, точно грозовая туча.

– Я не была ее любовницей! И она не была моей любовницей! Я ненавижу.., мы ненавидели это.., глупое слово "любовница"!
– проговорила она, точно в трансе.
– Это слово не имеет отношения к любви. Оно означает только голый секс, интрижку, мимолетную связь.

Это грязное, насмешливое, лицемерное и слащаво-сентиментальное слово! Я никогда не была любовницей Барбары. И, будь добра, избавь меня от этого определения!

Помолчав, Джен тихо, но все же игриво-вопросительным тоном промолвила:

– А как же тебя называть? Ее "другом"?

– И от дурацких эвфемизмов тоже меня, пожалуйста, избавь, - холодно, даже несколько высокомерно сказала Ширли.

– Ну что ж...
– Джен явно не находила слов, перебирая в уме привычные штампы, точно карточки в каталоге. Ширли наблюдала за ней с горькой усмешкой.

– Вот видишь?
– сказала она.
– Нет таких слов, которые что-нибудь действительно значили бы для нас!

Для меня и для Барбары. Для таких, как мы. Хотя мы и не можем выразить словами, кто мы такие. Даже мужчины этого не могут. А что, разве там говорилось, что Барбара осталась жить в своем бывшем муже? Или в том человеке, с которым она жила до того, как познакомилась с твоим отцом? Какой ярлык ты приклеишь ему?

У нас нет подходящих слов для обозначения многого из того, что мы делаем! Жена, муж, любовник, бывший, следующий, приемный, сводный - это все слова-пережитки, слова, доставшиеся нам от иной цивилизации и уже не имеющие к нынешним людям никакого отношения. Все эти определения ничего не значат; значение имеют только имена людей. Ты можешь сказать, например, что "Барбара осталась жить в Ширли". И к этому уже больше ничего не прибавишь.

Ширли быстро прошлась по небольшой гостиной, поправляя вещи на столе и на полках; она все еще была полна электричества; молнии пронизывали ее насквозь, кололи кончики пальцев.

– Слово "дочь" может еще что-то значить, - сказала она, выдергивая увядшую хризантему из букета, присланного миссис Инман.
– Как и слова "сын", или "брат", или "сестра". Эти слова еще стоит произносить.

Иногда.

– Мама, - сказала Джен так мягко и неуверенно, что Ширли на мгновение показалось, что Джен обращается к ней; потом она поняла и согласно кивнула, подумав при этом, а прибавит ли Джен еще и слово "отец", но Джен откашлялась и заговорила с прежней горячностью:

– Я подумала сперва, что, по твоим словам, ты и мама не были.., и я решила: ну, этого я им никогда не прощу!

– Почему же?
– холодно осведомилась Ширли, вложив в эти слова остатки былого возмущения.
– Что плохого в дружбе?

– Да ладно!
– пренебрежительно отмахнулась Джен.
– Ты уже высказалась. А как насчет меня? Неужели все попытки просветить меня оказались напрасными?

Ширли остановилась, посмотрела на нее и рассмеялась.

– Господи, до чего же ты сейчас на нее похожа!

Джен покачала головой:

– Нет. Вот Энгас на нее действительно похож.

– Хорошо, тогда скажи мне, - сказала Ширли, понимая, что она, возможно, переходит границу дозволенного, но ей было все равно, - что о нас думает Энгас? И вообще - обо всей этой истории?

Но Джен вполне держала себя в руках. В конце концов она ведь дипломированный юрист!

– Он видел, что мама счастлива, - медленно промолвила она, хотя и без насилия над собой, не подбирая слов и ничего не выдумывая на ходу.
– И что ты очень мила и добра по отношению к ней. И вполне достойна уважения. Что ты очень порядочный человек.

А это для него много значит!

– Для Барбары это тоже много значило.

– Он взял у меня мою Адриенн Рич . Но вернул ее, не дочитав, и сказал, что эта книжка его тревожит. А ты его не тревожила.

– Может быть, все-таки да? Немного?

Джен не стала этого отрицать. Подумав, она прибавила:

– Энгас, похоже, не испытывает необходимости все называть своими именами, как это делаю я. Я бы очень хотела этого не делать, но.., делаю!

– От этого трудно отвыкнуть, - кивнула Ширли и вдруг почувствовала себя настолько усталой, что просто упала, рухнула, шлепнулась в кресло; все молнии у нее в крови разом погасли; все уважение и приязнь, которые она испытывала к Джен, утонули в какой-то внезапной непонятной усталости.
– Ох, а на обед-то что мы будем есть?
– пробормотала она жалким тоном, и тоненькая Джен сказала (Ширли была просто уверена, что она это скажет!):

– Я не хочу есть.

Она действительно никогда не хотела есть.

* * *

В половине восьмого, когда они выпили по стакану красного вина, Джен все-таки приготовила им яичницу с беконом.

На следующий день, в четверг, они "разобрались" с драгоценностями Барбары, с ее обувью и одеждой, а также с более крупными предметами, в число которых входили ковер, два резных стула, старая пишущая машинка, новый "ноутбук" и неподвижно застывший "Вольво". Ширли уже когда-то "разбиралась" с имуществом своих родителей и знала, какими жалкими кажутся вещи умерших, как мало они значат без самих людей. Она понимала, что примерно чувствует Джен, перебирая материны украшения - странные, старинные и неважно сохранившиеся серебряные вещицы, сделанные индейцами навахо, балтийский янтарь, флорентийскую филигрань; она была уверена, что, пока Барбара их носила, все эти вещи были именно тем, за что себя выдают сейчас; и тогда они были такими красивыми, такими желанными. А еще она вдруг подумала о тех ворах, о тех осквернителях праха, что роются в надежде на поживу в древних и неглубоких каменных кольцах, и сухая земля ссыпается по вкопанным в нее гранитным глыбам, и солнечный свет падает на скрещенные кости, на разбитые ожерелья из янтаря, на украшения из знаменитого корнуольского олова - жалкие проволочные безделушки... Она подумала: а как же чужаки попадают в ту пустоту, в ту дыру?..

В пятницу днем Джен уехала, исполненная ярости и вся в слезах.

А Ширли в пятницу вечером наконец прошла по Кедровой улице, вышла на Морскую дорогу и спустилась на пляж - это была ее первая прогулка без Барбары.

Но, конечно, далеко не первая - в одиночестве. Они довольно часто ходили гулять поодиночке, порой сильно рассердившись друг на друга, но в основном из-за того, что кто-то один был занят, или кому-то было лень выходить из дому, или просто у кого-то не было настроения идти гулять. И все же это была первая прогулка за семь лет БЕЗ БАРБАРЫ.