Морские были

Мур не ответил. Продолжая шагать рядом, он тихонько насвистывал какой-то мотив. Повидимому, он думал. Головнин терпеливо ждал. Резко остановившись, вскинув свое нежное лицо, мичман проговорил насмешливо и как бы поучая:

– Хорошо для романа приключений... Оставьте эти наивные мечтания, капитан.

– С какого времени, мичман, вы стали позволять себе этот тон?..

Мур усмехнулся, показав белые ровные зубы.

– Разве вам не понятно, что с той минуты, как мы оказались, - кстати, по вашей вине, - в плену, вы перестали быть капитаном?

– Помнится, вы очень хотели отправиться со мной на остров? Я очень сожалею, что взял вас с собой...

– Я тоже очень сожалею о том часе!
– воскликнул Мур.
– Если бы я только мог подумать... Но перестанем об этом. Никто с вами не пойдет. Это во-первых...

– Со мной согласны идти Хлебников, Макаров, Шкаев. Для них я попрежнему капитан... Это - русские моряки.

Мичман капризно поморщился.

– Русские! Васильев и Симанов тоже русские, но они не пойдут. А что касается меня, вам, кажется, известно: я не совсем русский. Вернее: совсем не русский. Я происхожу из немецкой дворянской фамилии.

– И на этом основании, - глухо спросил Головнин, - вы больше не считаете себя... офицером русского флота?

Мур спохватился, поняв, что слишком далеко зашел.

– Нет, дело не в подобных основаниях. Просто я не желаю так глупо рисковать головой...

На этом и окончился их разговор.

Молодой японец по имени Теске, приставленный к пленным для обучения русскому языку, в тот вечер был особенно разговорчив. Он пользовался у губернатора большим доверием, чем очень гордился и дорожил, а сегодня его покровитель - сам буньиос оказал юноше особую, ласку: он потрепал его по щеке. Теперь Теске рассказывал об этом, смеясь, а караульные и начальник тюрьмы с завистью смотрели на него и находили каждое слово его умным и многозначительным.

Повидимому, что-то многозначительное Теске решил сказать и пленным. По-русски он говорил еще неважно, однако объясниться ему помог Алексей.

Оказывается, у японцев хранилась какая-то бумага, написанная Хвостовым. Изгнав в 1806 году японских браконьеров из бухты Анива, этот лихой человек задержал наиболее задористых и важных из них и доставил их в Петропавловск. В следующем году на пути к Итурупу он высадил задержанных на одном из японских островов с письмом на имя мацмайского губернатора.

Что было написано в послании Хвостова? Почему, допрашивая русских моряков, японцы не проронили ни слова об этом письме?

Теске сказал, что ему содержание документа неизвестно, однако он слышал, будто в деле пленных это письмо имеет большое значение...

Утром, во время прогулки, Мур сам подбежал к Головнину. Бледный, растрепанный, со следами бессонной ночи на лице, мичман выглядел поникшим и жалким.

– Простите меня, Василий Михайлович... я одумался. Я узнал, что они возлагают на нас ответственность за действия Хвостова. Значит, наша судьба решена... Надо бежать!..

Не забывая об осторожности, Головнин решил использовать колебания Мура и вырвать из-под его влияния двух матросов.

– Договоритесь с Васильевым и Симановым, - сказал он, - сегодня же начинаем сборы. Через два-три дня мы уйдем.

Этот срок, казалось, испугал мичмана. Мур растерялся.

– К чему же такая спешка?
– говорил он позже Хлебникову.
– Я полагал недели через две. Истинно говорит пословица: семь раз отмерь, один отрежь...

Хлебников хмурился, отвечая неохотно:

– Японцы-то отмерили уже не семь раз, - больше... Несмотря на ваше происхождение из немецких дворян, они успеют за эти две недели и... отрезать. Я говорю о вашей голове, мичман...

Мур еще пытался бодриться:

– Не смейте меня запугивать!.. Я не из робкого десятка. Я согласен к побегу даже через два дня.

А Головнин тем временем говорил с курилом.

– Мы собираемся бежать, Алексей... Готовься.

Курил вздрогнул.

– Не может быть, капитан!

– Мы доверяем тебе тайну, как другу.

Алексей смотрел широко открытыми и словно невидящими глазами.

– Как другу... Я понимаю. Однако это погибель, Василий Михайлович... Он глубоко вздохнул и резко выпрямился.
– Но я с вами. Всегда с вами. Куда вы, туда и я.

План бегства, предложенный Головниным, был прост и давно уже им обдуман. После полуночи, когда пленные засыпали, а караульные уходили в свою сторожку, нужно было проскользнуть в дальний угол, к двери, перерезать деревянный брус и открыть эту дверь. Затем оставалось только перебраться через ограду. Легкий и прочный трап для этого можно было сделать из одежды и ремней. Шесты, на которых сушилось белье, на первое время могли заменить оружие. Против сабель, копий и ружей с этими палками, конечно, не устоять, но Шкаев сказал уверенно:

– Смелость города берет, а рыбачью посудину возьмет и подавно!

Теперь осталось дождаться восточного ветра. С этим ветром на море ляжет туман - надежное укрытие для беглецов.

...Желанный ветер подул через два дня. Прильнув к узенькому окошку, Головнин видел, как, медленно переваливая через взгорья, заволакивая овраги и перелески, с моря неторопливо полз тяжелый, сизый туман.

Лица моряков были попрежнему суровы, но стали как будто светлее. Теперь нужно было окончательно условиться о часе побега. Они покинут темницу сразу же после полуночи, чтобы к утру быть уже далеко... Вскоре Головнин увидел Мура.

– Счастье нам улыбается, мичман, - сказал он.
– Заметили, какая погода? Мы будем на свободе через несколько часов!

– Это... серьезно?
– будто о чем-то незначительном, спросил Мур, не глядя на капитана.

Головнин почувствовал, как тревожно ударило сердце.

– Вы в курсе дела, мичман. Я назначаю час...

Мур усмехнулся небрежной, деланной усмешкой.

– И даже назначаете час освобождения? О, волшебники! Но прекратите шутки, капитан. Неужели вы до сих пор считали меня глупцом?

Головнин шепнул ему, показав глазами на караульного:

– Тише!..

Но Мур нарочно повысил голос:

– Я хочу, чтобы это знали все: и вы, и Хлебников, и матросы. Я никуда с вами не пойду. Слышите? И больше не приставайте ко мне с вашими благоглупостями. У меня нет ни малейшего желания болтаться с петлей на шее...

Из темного угла к ним неслышно шагнул Хлебников.

– Это... это предательство!.. Вы способны предать, мичман?

Быстро и воровато, будто опасаясь удара, Мур взглянул на его руки. Этот простоватый, не блиставший образованием штурман давно уже вызывал у него неприязнь. Теперь ему хотелось уколоть штурмана как можно больнее. Он тихо засмеялся.