Морской фронт

Н. Г. Богданов связался с командиром артиллерийского дивизиона Бьёркё. Там тоже все находились в полной боевой готовности. Но вот где фашисты и где наши части — никто не знал. Из Кронштадта мне донесли, что наши дозорные корабли за весь день противника в море ни разу не обнаружили и что два транспорта уже вышли из Ленинградского порта. Ганцов обрадовался:

— Значит, ночью придут.

Мы ошвартовались у пирса.

Берег лежал перед нами пустынный и таинственный. Мы решили, что пехотинцы укрываются в лесу. Послали туда в двух направлениях матросов. Вскоре на пирсе объявились несколько армейцев. Они оказались командирами рот разных полков и разных дивизий. Вид у них мрачный, лица измученные, голоса хриплые. Многие плохо слышали. Видно, крепко досталось товарищам. Спрашиваю:

— Раненых много?

— Много.

Я рассказал о цели нашего прихода сюда и приказал срочно разыскать кого-либо из командиров дивизий, подчеркнув, что дорога каждая минута.

Стало темнеть, за лесом вырисовывалось зарево пожарищ и слышалась стрельба.

На берег прибыл командир одной из дивизий с остатками штаба и политотдела. Устал он не меньше других, но держался бодро. Подтянутый, строгий, он быстро вошел в курс дела. Мы с ним составили план действий. Надо было прежде всего организовать прикрытие отхода, собрать наиболее боеспособные роты.

— У меня нет ни орудий, ни танков, — предупредил он.

— Ничего, у нас на кораблях стотридцатимиллиметровые пушки, поддержим.

Командир дивизии сразу же отдал нужные распоряжения. Вначале мы решили погрузить на суда около двух тысяч раненых. Затем подразделениями погрузятся бойцы. Комдив заявил, что он со своим штабом покинет пирс последним.

Энергичный Богданов организовал из матросов комендантскую службу, которая поддерживала строгий порядок на берегу. В темноте пришел первый транспорт и ошвартовался у пирса. Начали грузить раненых. Богданов своим громовым голосом объявил, что после раненых на суда будут приняты здоровые бойцы, но только те, кто сохранил свое оружие. Это предупреждение имело свое основание: мы заметили, что кое-кто из красноармейцев ходит безоружным.

Послышались крики:

— Да! А где мне взять винтовку?

И тут же очень кстати прозвучал насмешливый ответ:

— А где ты оставил ее, там и возьми!

Командиры быстро строили роты, по сигналу с пирса вели их к трапам. Погрузка шла организованно и быстро. Люди приободрились, послышались шутки.

А в стороне сгрудились те, кто не сберег свое оружие. Вид у них был подавленный и растерянный. Я подошел к ним.

— Товарищ адмирал, мы же не по добру потеряли оружие.

— Мы не виноваты, мы из боя…

Стало жалко ребят, и я уже собирался разрешить им посадку, как вдруг заметил, что они по одному, по два стали убегать в лес. Через некоторое время бойцы возвращались оттуда преображенными. У каждого в руках автомат, у многих и заряженные диски! Молоденький солдат кинулся догонять свою роту, потрясая автоматом:

— Братцы, достал билет на пароход!

Транспорт уже полон. А где же второй?

Ганцов нервничает. На берегу тысячи людей. И вдруг получаем донесение: второй транспорт при входе в пролив Бьёркезунд взорвался и затонул. Неизвестно, наскочил он на мину или не заметил торпеду, выпущенную с подводной лодки, но факт тот, что он погиб.

Выручил капитан 1 ранга Зозуля. Он сообщил, что уже выслал еще один транспорт взамен погибшего.

Из-за минной опасности решили в темноте транспорты не отправлять. До рассвета оставим их на рейде в полной готовности к съемке с якоря.

Командир дивизии доложил, что фашисты ослабили нажим и будто бы обходят бухту.

— Надо за ночь снять с берега всех людей, — говорю комдиву.

Очевидным было, что эвакуацию следует закончить, пока не летает вражеская воздушная разведка. Но тут новая беда: самый большой наш транспорт, разворачиваясь на рейде, сел на мель. Капитан требовал буксиров. Иван Николаевич Ганцов бушевал на мостике злосчастного парохода, но капитан был невозмутим. Подавай ему буксиры — и баста! Пришлось в помощь Ганцову послать Богданова. У того разговор был короток:

— Не сможете сняться с мели, транспорт придется взорвать, так как через три-четыре часа здесь будут фашисты. Я сейчас пришлю матросов, чтобы они заложили взрывчатку.

Такого оборота капитан не ожидал. Теперь он обещал обойтись без буксиров.

— Дайте хоть катерок какой-нибудь завезти якоря…

Катер нашелся.

Задолго до рассвета транспорт уже стоял у пирса и принимал очередной полк пехотинцев. Капитан сам руководил погрузкой, поторапливал солдат и следил за их размещением.

Ночью пришли и другие транспорты. Без задержек приняли людей и встали на рейде. В лесу усилилась пулеметная и ружейная стрельба.

С нетерпением мы ждали рассвета, но его первые блики ничего хорошего нам не принесли. Захлопали зенитки кораблей: в воздухе кружил фашистский разведчик. Но вдруг он поспешно улетел. Над рейдом зазвучали звонкие голоса наших истребителей. Они долго патрулировали над судами. Всем стало ясно, что это наше плановое прикрытие перехода. Как все сразу оживились! Большое это дело — поддержка с воздуха!

Транспорты снимались с якорей и уходили в Кронштадт. Я приказал встать к пирсу канонерским лодкам, они должны были принимать группы прикрытия. А тут причалы заполнили крестьяне из близлежащих деревень, уже занятых противником. Наш таллинский опыт подсказывал, что в самые последние минуты откуда ни возьмись появляются люди, их надо подобрать.

Потускнели звездочки на чистом небе, поблекли зарева пожарищ, которые ночью так раздражающе действовали на всех.

Последний транспорт скрылся за мысом, за ним устремились бронекатера охранения. А из леса все еще выходили люди — мужчины, женщины с детьми… Переполненная пассажирами канлодка тоже отвалила от пирса. Рейд опустел.

— Ну что же, адмирал, будто все в порядке?.. — радостно проговорил командир дивизии.

Оставив для страховки несколько катеров из бригады шхерных кораблей, мы вечером тоже отдали швартовы. Только развернулись, как матросы заметили большого пса, мчавшегося с высунутым языком. Добежав до головы пирса, он отчаянно завыл. Все на него смотрели с сожалением. Молодой курносый матрос-сигнальщик вскинул бинокль и очень громко, на весь рейд, доложил командиру катера:

— Товарищ старший лейтенант! На молу пес просит взять его на борт!

Это было сказано с дрожью в голосе, будто сигнальщик сам услышал просьбу четвероногого друга. На палубе раздались голоса:

— Надо взять, это наш пес, с канлодки…

И мы опять приблизились к пирсу. С расстояния нескольких метров пес мигом прыгнул на бак катера. Он визжал от радости, ластился к каждому из нас.

— Должно быть, стервец, в самоволке гулял, — сострил кто-то из красноармейцев.

Идем проливом, на море тишина. Незаметно подошли к маяку Стирсудден, подняли наши позывные, несем их уже пять минут, но никто не отвечает, Зернов волнуется: