Морской волчонок

Бросив последний взгляд на то место, где только что навсегда скрылась под водой моя гичка, я поплыл назад по направлению к рифу. После больших усилий мне удалось наконец до него добраться; пришлось бороться и с ветром, и с течением, которое относило утомленного пловца далеко в сторону. Но, как бы то ни было, я преодолел эти препятствия, хотя, достигнув утеса, я чувствовал себя до такой степени слабым, что, казалось, не мог даже шевельнуться. Несколько минут я пролежал пластом на том самом месте, где повалился, когда выбрался из воды. А вместе с тем я был в таком положении, что нельзя было терять ни минуты, и как только я немного передохнул, то снова поднялся на ноги.

Странная вещь! Почему-то я прежде всего взглянул на то место, где затонула гичка, но ее и следа не было; одни только весла продолжали носиться по волнам, как бы в укор моему легкомыслию и неосторожности.

Затем я перевел глаза на берег, но и там ничего не было видно, кроме деревни, в которой с трудом можно было различить отдельные дома. Как бы для того, чтобы усугубить ужас и опасность моего положения, небо покрылось тучами; ветер все свежел. Вскоре волны стали подниматься на такую высоту, что совершенно заслонили от меня берег. Само собой разумеется, звать на помощь было бесполезно, потому что даже в самую тихую погоду мой голос не могли бы услышать с берега.

На море я не заметил ни одного судна. У нас строго соблюдались праздники, и теперь, по случаю воскресенья, все рыбачьи шлюпки отдыхали в гавани. Сколько я ни всматривался – на горизонте не было видно ни одного паруса! На этом островке я был так же одинок, так же мало мог рассчитывать на помощь, как если бы лежал в заколоченном гробу. Это одиночество наполняло меня ужасом, и я, помню, упал на утес и горько заплакал.

Вдруг снова появились чайки. По-видимому, раздраженные моим присутствием на их любимом островке, они парили надо мной и оглушали своими пронзительными криками, как будто стараясь еще больше усилить мое отчаяние. То одна, то другая из них временами как стрела проносилась прямо около моей головы, потом возвращалась, испуская такие дикие крики, что я начал бояться, как бы птицы не напали на меня. Но, скорее всего, чайки ничего подобного и не замышляли: по-моему, их влекло простое любопытство.

Обдумав свое положение, я пришел к заключению, что мне остается только одно: сидеть и ждать, пока кто-нибудь не придет мне на помощь.

Но кто же это может быть? Не мог же я рассчитывать, что кто-нибудь из деревни наблюдает за тем, что делается на рифе! А если даже кто и смотрит оттуда в мою сторону, то едва ли найдутся такие хорошие глаза, чтобы меня разглядеть.

Правда, у Гарри Блю да еще у двух-трех человек были подзорные трубы, но не всякий же день они пускают их в дело. Кроме того, можно побиться об заклад – десять к одному! – что они не станут смотреть туда, где я находился. В эту сторону никогда не направлялось ни одной лодки, а корабли, как выходившие из бухты, так и прибывавшие, всегда проходили подальше от рифа. Поэтому было очень мало шансов, что меня заметят с берега, и еще меньше – самому увидеть какое бы то ни было судно, которое проходило бы настолько близко, чтобы можно было его окликнуть и чтобы меня с него заметили.

Глава IX Веха

В глубокой тоске я присел на камень.

Я не боялся так долго проторчать на этом островке, чтобы умереть на нем с голоду: Гарри Блю, не найдя на месте гички, поймет, что взял ее именно я, а не кто-нибудь другой, потому что только я имел право пользоваться лодкой в любое время и по своему усмотрению. Но весьма возможно, что он вернется домой только вечером, может быть, даже и поздно ночью, – все зависит от того, куда он поехал. Гарри, конечно, прежде всего отправится к моему дяде, узнает, что меня нет дома. После этого меня примутся разыскивать и, конечно, найдут.

Как ни странно, я не столько тревожился за свое положение, сколько за последствия моего поступка. Как буду я смотреть в глаза моему другу Гарри? Как вознаградить его за потерю гички? Денег у меня не было, и я точно знал, что дядя откажется заплатить за меня. А между тем Гарри должен получить компенсацию. Но как? Если бы дядя позволил мне работать у Гарри, я мог бы с ним расквитаться; только бы я мог ему чем-нибудь пригодиться.

И вот я стал высчитывать, сколько стоит гичка; в ту минуту это было главной моей заботой; мне еще не приходило в голову, что моя жизнь в опасности.

Правда, я ждал, что буду страдать от голода и холода и промокну до костей; знал я также, что во время прилива островок совсем покрывается водой и что мне придется провести ночь в воде; но на какой глубине? Может быть, даже по колено?

Я стал искать возможность разузнать что-нибудь на этот счет. Часто я замечал с берега, что каменный риф исчезал полностью, но я всегда думал, как и все в деревне, что море покрывает островок всего на какие-нибудь несколько дюймов.

Сначала я не находил никакой подсказки. Наконец мой взгляд упал на веху; я стал внимательно ее рассматривать сверху донизу и совершенно отчетливо увидел нанесенную белой краской линию, указывающую уровень воды во время полного прилива. Теперь представьте себе мой ужас, когда я понял, что эта линия проходила не ниже как в шести футах от основания столба!

В панике я побежал к вехе, встал совсем близко и поднял глаза вверх. Увы! Первое впечатление не обмануло меня: линия была так высоко над моей головой, что я едва мог достать до нее кончиком пальца.

При этом открытии кровь застыла в моих жилах. Опасность была даже слишком велика. Прежде чем придут ко мне на помощь, будет полный прилив, и я буду смыт и поглощен волнами.

Я был в страшной опасности. Что я говорю – в опасности! Я был обречен на верную смерть. Я был убежден, что помощь не сможет прийти ко мне в тот же день, а через несколько часов начнется прилив, а с ним вместе настанет и мой конец! Если даже предположить, что меня и начнут искать еще до ночи, что практически невозможно, то они все равно опоздают и прибудут на островок, когда от меня и следа не останется.

Страх и отчаяние надолго парализовали мои умственные способности. Я ничего не соображал, только машинально все еще продолжал осматривать горизонт в поисках помощи. Но кругом не было видно ни одного паруса, ни одной человеческой души; море и только море, пенящиеся волны которого уже начали заливать мое последнее убежище.

Но вдруг в моей голове смутно промелькнула надежда на спасение. Случайно подняв глаза, я взглянул на веху, и в ту же минуту подумал, что для меня еще не все потеряно, – я могу спастись, и эта самая веха будет орудием моего спасения.

Вы, конечно, догадываетесь, каким способом я надеялся спастись: я решил взобраться на самую верхушку вехи и переждать там, пока не наступит отлив. Верхняя часть вехи, я это знал, постоянно выдавалась над водой, даже во время полного прилива, и если я заберусь туда, то могу рассчитывать на спасение. Я был ловок и отлично умел лазить по деревьям. Так что мне стоит взобраться и на веху! По всей вероятности, мне придется провести на бочонке тяжелую ночь, но там, по крайней мере, я буду в безопасности, а потом буду весело рассказывать друзьям, как я вышел целым и невредимым из этого приключения.

Надежда оживила меня, а с ней вместе ко мне вернулась и моя всегдашняя отвага. Я подошел к шесту, собираясь залезть на него, но пока еще не для того, чтобы окончательно устроиться на нем на все время прилива; это я успею сделать и тогда, когда вода начнет прибывать. Сначала я хотел только попробовать и убедиться, что мне нетрудно будет не только добраться до бочонка, но и взлезть на него, когда настанет минута опасности. Но оказалось, что это гораздо труднее, чем я полагал, глядя на веху снизу. Шест по меньшей мере футов на шесть от земли был покрыт клейкой массой, которая густым слоем покрывала и весь островок, что делало веху такой же скользкой, как мачты с призами на наших деревенских праздниках.