Морской закон, рыбья правда
Шрифт:
«Тот, кто подставится вместо тебя», — подумала Зура, но без злости. Она уже знала, что Лин этого в виду не имел. Он действительно имел в виду только то, что сказал: человек, чьи навыки дополнят его собственные.
— Тогда я долго пытался восстановить связь со своими браслетами… — продолжал маг. — Я продал их не так уж много, — кажется, что-то нехорошее отразилось на лице Зуры, потому что Лин торопливо добавил. — Через такую связь, устаревшую и заключенную без согласия владельца, нельзя увидеть много. И уж точно я не мог заглянуть в твою память или прочесть мысли, не волнуйся!
— Это тебе надо волноваться, — процедила Зура.
— Едва
— Для отшельника ты очень уж много знаешь людей.
— И не говори, — поддержал Лин. — Сам удивляюсь. Этот мир куда теснее, чем кажется, — он вздохнул. — Ну и потом, когда я тебя нашел, уже выяснилось, что ты ушла в тот боевой поход на корабле… — Лин щелкнул пальцами. — Запамятовал.
— «Цветок пустыни», — подсказала Зура.
— Да-да, «Цветок пустыни». Тогда я послал Антуана на поиски и смог даже показать ему твое изображение в воде. Прости. Мне следовало сказать сразу. Но тогда ты бы точно решила, что от меня лучше держаться подальше. Даже сейчас, уже зная меня и зная, что ничего плохого я не хотел, ты злишься.
В тот момент Зура даже не знала, сердита она на мага или нет. Также она не была до конца уверена в чистоте его намерений. Но с первым его заявлением вынуждена была согласиться.
— Поэтому ты взял меня с собой в подводный город? Хотя я там тебе была и не нужна?
— Нужно было познакомить тебя с этим всем получше. Вот, теперь ты знакома. И лучше прочих представляешь, что я собираюсь делать. Видишь ли, ты честна и верна до глубины души, но ты не из тех людей, которых можно привлечь рассказами о благе других или о гибели морских животных и голоде людей.
«Гордиться тут нечем, — подумала Зура. — Но, пожалуй, я такая и есть».
Лин тем временем продолжал.
— Тебя можно привлечь интересом, риском, новыми горизонтами — вот я и попытался… Прости, если все это выглядит так, будто я хочу тобой управлять. До некоторой степени так оно и есть. Я… никогда особенно хорошо не умел обращаться с людьми, и отшельничество не пошло мне на пользу. Но мое первоначальное предложение остается в силе. Если хочешь, я щедро награжу тебя за дни службы, и мы разойдемся.
Он говорил искренне, его голос слегка дрожал. Может быть, это было игрой. Но в любом случае нужно отдать Лину должное: если он и подталкивал Зуру к тем или иным решениям, сам он не чурался своей доли работы и рисковал не меньше нее.
И еще вот что: почему-то после поединка Зуре особенно хотелось ему верить. Будто до сих пор она шла по пустыне и высохла до самых костей, а Лин как-то напоил ее, напитал опять. Может быть, он и хотел, чтобы она так чувствовала. Может быть, это вышло случайно.
— Ты сказал, я лучше других представляю, что ты собираешься делать, — медленно проговорила Зура, все еще обдумывая его предыдущую речь. — Но я не знаю главного. Как можно остановить войну? — она наконец задала вопрос, который зрел в ней страшно давно. — Война — это как стихия, как пожар, или как буря. Я всю жизнь иду за войной,
но так и не поняла, почему она разгорается!«…Правда, и не старалась по-настоящему».
— Иногда, конечно, все как сухостой: одна искра — и занялась. Но иногда этот сухостой стоит годами, и годами, и сколько помнят самые старые старики — а искры все нет. А иногда соседи вроде бы живут рядом, и мирно, и правители женят детей. И потом на ровном месте все… вспыхивает.
— Ты права, сравнивая войну со стихией, — раздумчиво ответил Лин. — И я с удовольствием расскажу тебе то, как это понимаю. Но помни, что на деле точно не знает никто.
— Ты поумней меня, — пожала плечами Зура. — Но и у меня своя голова на плечах есть, я это помню. Скажи, как думаешь, а я решу, соглашаться или нет.
— Резонно, — чуть улыбнулся Лин. — Ну что ж, изволь… Из всех стихий тебе как воину ближе огонь, мне — вода. Поэтому я буду говорить о воде. Возьмем волну. Океанская волна несокрушима и способна обрушить любой дом, возведенный человеком. Но сама по себе она состоит из множества капель, и каждая из них — прах. Я могу смахнуть эту каплю ладонью, могу высушить ее теплом кожи, могу вовсе втоптать в землю. Капли вовсе не движутся все в одном направлении. Это видно, если рассматривать воду внутренним, магическим зрением… или просто внимательно приглядеться…
Говоря это, Лин провел рукой по воздуху, и в нем соткалось то, о чем он говорил: мельтешение капель.
«Позер», — подумала Зура. Но смотрела, зачарованная.
— Каждая капля движется сама по себе, — продолжал Лин, — но траектории большей их части совпадают. Оттого кажется, будто волна монолитна и несокрушима, — капли слились в волну, которая всхлестнулась и бесшумно опала. — Так и война. Ее делают люди. Короли и маркитантки, торговцы, которые поставляют припасы, и промышленники, что куют мечи и стрелы. Мало кто из них на самом деле наслаждается убийством живого существа, даже и непохожего на нас. Но жажда наживы, или власти, или приключений, или просто стремление выжить во многих людях сильнее трусости или миролюбия.
Он осекся. Вздохнул. Зачем-то потрогал светильник. Потом продолжил, уже спокойнее.
— Да, весь маховик не остановить. Но само существование этого маховика — иллюзия. Большинству людей даже в Тервириене нет до войны дела, а в Ронельге о ней и вовсе судачат только в светских салонах — сплетников на рынке или кумушек у колодцев война на побережье вовсе не трогает. Им просто нужно на что-то жить, кому-то сбывать товар… а гибели своей или других они не хотят, хотя, в общем, то, что происходит вдали от них, их не очень трогает.
— Так вот если найти тех немногих, кто находится на нужном месте и обладает нужной властью… если запугать их, подкупить, предложить выбор… да что угодно! Тогда-то война и утихнет, выродится в вялые стычки, а то и вовсе сойдет на нет. Я верю, что это можно сделать, акай. Уговорами, лестью, шантажом, запугиванием… Точечным воздействием. Можно. Если достаточно быстро и по обеим сторонам фронта разом.
Лин сидел на стуле, устало свесив кисти рук с колен и наклонившись вперед. Свет от лампы падал под таким углом, что Зура словно воочию увидела его молодым — может, своим ровесником, может, еще моложе. Низкорослый маг с его очками и залысинами показался ей статуей мудреца или героя. В первый раз увидев такую на постаменте в Алгоне, Зура дернула брата за край его кожаной куртки и спросила: «Акай, это его маги превратили в бронзу? За что?»