Мортон-Холл. Кузина Филлис
Шрифт:
Но я не придал этому значения, задетый его словами. Он докурил трубку, поднялся и вышел из комнаты. Поспешно отложив рукоделие, Филлис последовала за ним, но через две минуты вернулась и села на место. Вскоре, еще прежде, чем ко мне вернулось доброе расположение духа, дверь отворилась и мистер Холмен пригласил меня пройти в его кабинет. По другую сторону узкого коридора с каменным полом находилась странная многоугольная комнатка площадью не больше десяти квадратных футов – то ли закуток бухгалтера, то ли кабинет хозяина дома: окошко во двор, письменный стол, конторка, плевательница для жевательного табака и стеллаж со старыми богословскими книгами; на другом, поменьше, стояли книжки для фермеров, разъясняющие, как надобно вести хозяйство, вносить в почву навоз, подковывать лошадей и так далее; беленые стены пестрели
Хозяин с улыбкой повернулся ко мне:
– Моя дочь, глупышка, испугалась, что вы на меня обиделись. – Он опустил мне на плечо свою большую сильную руку. – «Не может быть, – сказал я. – Не в обиду сказано – без обиды принято». Ведь я прав?
– Не вполне, сэр, – признался я, обезоруженный его благодушным тоном. – Но впредь так и будет.
– Вот и славно. Вижу, мы с вами подружимся. Честно говоря, я немногих впускаю в свою келью. Но нынче утром я читал одну книгу и зашел в тупик… Книгу доставили мне по ошибке. Я-то подписывался на проповеди брата Робинсона… Но теперь даже рад, что с заказом вышла путаница, ибо проповеди, при всей их… Впрочем, не важно! Я заплатил и за то, и за другое, хотя в итоге мне придется еще какое-то время ходить в старом сюртуке. Такова цена всеядности! При нехватке досуга я вечно ощущаю нехватку книг – мой неуемный аппетит к чтению требует все новой и новой пищи. Да, вот она!
Он протянул мне книгу. Это был солидный труд по механике, с обилием технических терминов и довольно сложных математических расчетов. Как ни удивительно, математика не стала камнем преткновения для пастора, и от меня требовалось лишь растолковать ему некоторые технические понятия, что я охотно взялся исполнить.
Пока он перелистывал страницы в поисках того или иного места, вызвавшего у него затруднения, мой взор праздно блуждал по запискам на стене, и одна в особенности привлекла мое внимание. Я не удержался и прочел ее, запомнив на всю оставшуюся жизнь. Сперва я решил, что это просто составленный на неделю вперед календарь неотложных дел, но, приглядевшись, понял, что это нечто иное – программа расписанных по дням недели ходатайственных молитв: в понедельник пастор положил себе молиться о благе своей семьи, во вторник – о недругах, в среду – о единоверцах-индепендентах, в четверг – о прочих христианских церквах, в пятницу – о страждущих, в субботу – о собственной душе, в воскресенье – о возвращении заблудших и грешников на путь истинный.
Нас позвали ужинать, и мы вернулись в общую комнату. Дверь в кухню была отворена. При появлении пастора все находившиеся в обоих помещениях молча встали и все взоры устремились к его могучей фигуре. Положив одну руку на трапезный стол, а другую торжественно воздев, пастор глубоким звучным голосом, хотя отнюдь не громоподобно, без намека на аффектацию, которую кое-кто принимает за набожность, произнес:
– Едим ли, пьем ли или иное что делаем, все делаем в славу Божию! [15]
15
См. наставление святого апостола Павла: «Итак, едите ли, пьете ли или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1 Кор. 10: 31).
Ужин состоял из огромного мясного пирога. Право отведать его первыми предоставили тем, кто собрался за столом в общей комнате, затем хозяин дома стукнул по столу роговой рукояткой разделочного ножа и возгласил: «Теперь или никогда!» – подразумевая, что любой из нас может взять еще кусок. После того как все так или иначе, промолчав или высказавшись, отказались, он постучал по столу дважды, и тогда в открытую дверь вошла Бетти, которая унесла гигантское блюдо на кухню, где своей очереди дожидались, помимо нее самой, старик, молодой парень и девушка-служанка.
– Закрой, пожалуйста, дверь, – попросил кухарку мистер Холмен.
И когда дверь за Бетти затворилась, миссис Холмен удовлетворенно сообщила мне:
– Это в вашу честь! Если в доме нет гостей, пастор держит кухонную дверь открытой,
чтобы беседовать не только со мной и Филлис, но также и с работниками, и с прислугой.– Так мы скорее ощутим свое единение под крышей общего дома, прежде чем приступить к семейной молитве, – пояснил пастор. – Но вернемся ненадолго к нашему разговору… Не посоветуете ли мне какую-нибудь простенькую книжку по динамике, которую я мог бы положить в карман и понемногу изучать в течение дня, когда выдается свободное время?
– Свободное время, отец?.. – повторила за ним Филлис, и на лице ее впервые промелькнуло подобие улыбки.
– Да, дочка, свободное время! Я вечно кого-нибудь жду, а минуты бегут. Уж коли железная дорога почти добралась до нас, не мешало бы хоть что-то о ней узнать.
Мне вспомнились его слова о «неуемном аппетите» к знаниям. Надо сказать, к обыденной, материальной пище аппетит у пастора тоже был недурен. Хотя мне показалось – возможно, только показалось, – что в отношении еды и питья он установил для себя некие твердые правила.
Отужинав, домочадцы собрались для молитвы – продолжительной, явно импровизированной, вечерней молитвы. Она могла бы показаться сумбурной, не доведись мне стать свидетелем последнего часа минувшего трудового дня, благодаря чему у меня появился какой-то ключ к бессвязным, на взгляд постороннего, воззваниям пастора. Сперва мы все окружили его и вслед за ним опустились на колени. Он закрыл глаза, поднял над головой сложенные ладонь к ладони руки и вслух начал молиться – иногда надолго замолкая, словно раздумывая, не упустил ли он в своем отчете Всевышнему (по его собственному выражению) еще что-то важное; напоследок, исчерпав все темы, он благословил присутствующих. Признаюсь, временами мое внимание рассеивалось, пока какое-нибудь знакомое слово не возвращало меня к действительности; так, я с удивлением обнаружил, что пастор ходатайствует перед Господом о своих коровах и прочей домашней живности.
Для иллюстрации приведу один занятный эпизод. Когда молитва подошла к концу, но мы еще не встали с колен (а Бетти не пробудилась – после всех дневных забот ее сморил сон), наш коленопреклоненный пастор, внезапно уронив руки и широко раскрыв глаза, обратился к старику, который (также на коленях) повернулся к нему, верный обычаю почтительно внимать хозяйскому слову:
– Джон, не забудь перед сном дать Дейзи теплой каши из отрубей, ибо в первую голову мы должны спрашивать с себя, Джон!.. На две кварты [16] отрубей ложку имбиря и полстакана пива. Бедной скотине нужно восстанавливать силы. А я совсем упустил это из виду, не напомнил тебе… Битый час прошу Всевышнего о милости, а с себя спросить позабыл. Стыд и срам, – упавшим голосом прибавил он.
16
Около 2,3 л.
Прежде чем я удалился в свою комнату, мистер Холмен уведомил меня, что в предстоящие два дня моего визита, вплоть до воскресного вечера, мы с ним можем более не увидеться: субботу и воскресенье он целиком посвящает своим пастырским обязанностям. То же самое говорил мне трактирщик, когда я пытался навести справки о своих предполагаемых родственниках. По правде сказать, это известие не слишком меня огорчило, поскольку открывало возможность ближе познакомиться с миссис Холмен и кузиной Филлис. Лишь бы последняя не вздумала мучить меня мертвыми языками!
Ночью мне приснилось, что я сравнялся в росте с кузиной Филлис и каким-то чудесным образом обзавелся бакенбардами и еще менее правдоподобным знанием латыни и греческого. Увы! Проснулся я все тем же малорослым безусым юнцом, который забыл даже то немногое, что когда-то зубрил по-латыни, кроме одного случайно застрявшего в памяти выражения: tempus fugit [17] . Пока я одевался, меня посетила счастливая мысль: если я опасаюсь вопросов кузины, почему бы мне самому не начать расспрашивать ее, направляя разговор в желательное для меня русло?
17
Время бежит (лат.).