Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Шрифт:
После плова ели пахлаву [27] , пили кофе.
— Богатый ты иль бедный, а коль поел, так закури! — продекламировал Кемаль-ага, протягивая «ревизору» пачку «Енидже».
Но Кудрет запротестовал:
— Ни в коем случае! Сигаретами угощаю я!
— Что за счеты! Неужто угощать надо обязательно по очереди?
— Не обязательно, конечно. Но и совесть надо иметь. Нельзя все время угощаться и не угощать самому. Дружбу не меряют каптарами, а зерно — мискалями [28] .
27
Пахлава —
28
Старые меры веса; кантар — 56,45 кг, мискаль — 4,81 г.
Кемаль-ага был просто в восторге от таких умных разговоров. Покойный отец мечтал выучить его на чиновника и отдал в школу. Но Кемаль не захотел учиться. Потом, уже разбогатев, он пожалел об этом, но наверстать упущенное было невозможно. С тех пор Кемаль-ага благоговел перед людьми учеными и даже перед теми, кто умел складно, толково говорить. Недаром он стал членом Новой партии. Во главе этой партии стояли люди из народа, не чванливые, но зато образованные. Если им удастся прийти к власти, землевладельцев не будут ограничивать и они смогут сами устанавливать цены на хлеб.
Размечтавшись, Кемаль-ага не сразу заметил, что бей-эфенди клюет носом. «Устал, видно», — решил Кемаль, поскольку время было еще раннее.
— Свояк, эй, свояк!
Кудрет очнулся.
— Да тебя, я смотрю, ко сну клонит. Ну и ложись, поспи.
Кемаль-ага отдал необходимые распоряжения прислужнику.
Кудрет пробормотал: «Не беспокойтесь», но от предложенной ему постели не отказался. Раз они свояки или, во всяком случае, скоро станут свояками, пусть похлопочет по-родственному.
Он облачился в голубую пижаму (совсем новенькую!) и залез под одеяло. Но спать ему вдруг расхотелось. Лежа с закрытыми глазами, он думал то о свояченице, то о матери, то о жене. Надо поскорее избавиться от этой злющей уродины. Пусть будет у него кто угодно, только не она. Правда, он не уверен, даст ли она ему развод. «Не даст — не надо. Главное, чтобы со свояченицей все получилось — пусть тогда дожидается меня в Стамбуле. Впрочем, она не из тех, кто ждет. Дети выросли. Даст развод — я ей кое-что подброшу, не пропадет с голоду…»
Во сне он видел, будто жена каким-то образом разнюхала о молодой вдове и кричит:
«Не дам развода, скорее мир перевернется! Кто меня заставит?»
«Дашь!» — кричит свояченица Кемаль-аги и хватает жену за горло.
«Не дам, никого у меня нет, кроме него, не умирать же мне с голоду!»
«Я тебе денег дам. Сколько захочешь! Вот!» — Она вытаскивает из-за пазухи пачку за пачкой и бросает, бросает, бросает… А жена в очках, очень похожая на сороку, хватает деньги и, как безумная, хохочет.
«Рехнулась, ей-ей, рехнулась!» — кричит неизвестно откуда взявшийся Идрис.
Через три дня неожиданно появился Идрис с ошеломляющей новостью:
— Сам писал твоей жене прошение о разводе. И даже вместе с ней отнес его в суд. Словом, жди повестку!
Кудрет едва не заплакал от радости. Жена решила подать на развод! Трудно поверить в такое счастье!
— Да как же это случилось? Третьего дня
я видел ее во сне. Орала, что ни за что не даст развода. И вдруг… Все как в сказке! Ну а как отнеслась к этому моя мать?— Мать? Разве ты ничего не знаешь?
— Нет… А что? — Кудрет с тревогой заглянул Идрису в глаза. — Говори же! Что с ней?
— Я думал, ты знаешь…
— Что с матерью?
Идрис только сейчас сообразил, что Кудрет не мог знать о смерти матери. Старая женщина скончалась после того, как он поскандалил с женой. Кудрет тогда выскочил из дому и прибежал к нему в редакцию. Оттуда они пошли в отель на Босфоре. Там-то его и сцапала полиция…
— Твоя мать скончалась вскоре после того скандала у тебя дома, но ты был в это время у меня. Потом мы отправились в отель, и там тебя схватили… Кстати, знаешь, кто тебя предал?
— Кто? — Кудрет весь обратился в слух, сразу забыв о матери.
— Один из совладельцев отеля — бывший губернатор.
— Губернатор?
— Он был здесь губернатором как раз в то время, когда ты приезжал. Потом он ушел на пенсию и вместе с шурином, судьей в отставке, открыл отель.
— Допустим, — сказал Кудрет, подумав, — но ведь он меня совсем не знал. Правда, однажды я заходил к нему в управление, но не застал, и мне пришлось разговаривать с его помощником…
— Совершенно верно. Так он и рассказывал. Я после заглянул разок в отель. Никто меня там не узнал, и я смог кое-что выяснить. Так вот, когда ты разговаривал с его помощником, губернатор был в своем кабинете и оттуда через специальное окошко хорошенько разглядел тебя.
— Все ясно! — Кудрет хлопнул себя ладонью по лбу. — Значит, он, черт его дери, был там?
— Вот именно.
— А на пенсию его отправили уже после моего отъезда?
— Да. И он считает, что не без твоего содействия. После того как Сэма обратилась в прокуратуру с жалобой, дело получило широкую огласку. Губернатор переговорил с прокурором, и они решили взяться за расследование.
— Ну и выяснили что-нибудь?
— Пока это неясно. Знаю только, что допрашивали кое-кого из торговцев. А теперь послушай, что я тебе скажу. Ведь я решил никогда больше не возвращаться в Стамбул. Помнишь, как ты работал писарем в загсе?
— Помню. Ну и что?
— Хорошо бы нам с тобой зажить по-старому… Только бы вытащить тебя отсюда.
— Посмотрим. А что с Длинным и остальными?
— Все в порядке. Уже сколотили новую шайку.
— Кто вместо меня?
— Ты его не знаешь. И я тоже. Но человек вроде бы подходящий. Ладно, без них обойдемся.
«Еще как обойдемся! — подумал Кудрет. — Идрис сделает все, чтобы обо мне снова распространилась по городу хорошая молва, и недостатка в челобитчиках не будет. Опять начнутся угощения, рестораны, кабаки, как и прежде, крестьяне будут приносить масло, сметану, мед, овощи, фрукты… Как бы обрадовалась мать…»
Огонек, вспыхнувший было в глазах Кудрета, вдруг погас.
— Значит, мать…
— Приказала долго жить. Я думал, ты знаешь, потому и не вспоминал о ней, не хотел бередить рану…
Радость, испытанная Кудретом и от встречи с Идрисом, и от новости, которую он привез, смешалась с горечью утраты. Какое счастье, что жена надумала развестись с ним! Вот только мать до этого не дожила, не вытерпела! А ведь ждать оставалось совсем недолго.
Кудрет тяжело вздохнул:
— Расскажи мне, как ее хоронили.