Московит. Игра на выживание

– Надо же, как ты взъерепенился. Неужто передумал усаживаться на кол? Подожди, это еще что. Обратил внимание на обратную сторону? Заметил, что она темнее? Так вот, если присмотреться очень пристально… давай-давай, не стесняйся, поднеси прямо к самому носу. Видишь? Это не какое-то там жирное пятно. Это – карта. Очень мелкая. Видишь? Крепостные стены, храмы, кварталы. Неожиданно, да? А знаешь, что интереснее всего?

– Для меня – как ты смог разглядеть все это.

– Вероятно, потому, что мне не пришлось очень близко совать ее к носу. Довольно знакомые, видишь ли, места.

– Да что ты?

– Да. Это – Смоленск. Интересно, правда? То самое место, где мы сейчас находимся. Не догадываешься, что делала карта сего града в твоих доспехах? Правда, нет никаких мыслей? А вот я полагаю, что все это очень неспроста. Где-то здесь должно быть помечено некое место, куда тебе следовало бы явиться в случае, скажем так, неприятностей. Должны же быть у вас пути к отступлению. Как думаешь? Что ты так замер?

Денис действительно застыл, боясь пошевелиться. Он понятия не имел, как все это работает, но очень сильно походило на то, что Гловач был прав. Когда он в очередной раз моргнул, вглядываясь в непонятную пластину, оптика в правом глазу неожиданно мигнула и зарябила зеленоватым отсветом. В котором неряшливое пятно крошечной карты вдруг встало на дыбы, поднялось в трехмерном изображении, скакнуло вширь – и запульсировало небольшим красным кружком в каком-то городском квартале, примыкавшем к одной из башен крепостной стены. А в подтверждение того, что ушлый польский десятник на удивление зрел вглубь вопроса, над точкой этой с готовностью зажглась такая же пурпурная надпись: Escape.

– Что ты застыл, тебя спрашиваю? – нетерпеливо схватил Дениса за рукав Гловач. – Что ты там увидел?

Значит, трехмерную карту видел он один. Наверняка исключительно благодаря линзе. Но каков в том был прок? Города он все равно не знал, где находится подворье наместника и как пройти к отмеченному на карте месту, понятия не имел.

Оторвать глаза от карты его заставил потерявший терпение Гловач. Он выхватил кинжал, схватил пленника за горло, придавил его к стене приземистой постройки и приставил острие к щеке Дениса. Так, чтобы глазное яблоко почувствовало упругое давление клинка на нижнее веко.

– Не нравится мне твой правый глаз. Что это он у тебя светится, как у кошки в темноте? Видишь то, что скрыто от других, бесово ты отродье?

– Тебе-то что за дело?

– Такое, о котором уже говорил. Если у вас где-то здесь схрон, я тебя отведу к нему. Но все, что найдем там, – мое.

– Это как же ты собрался умыкнуть меня под носом воеводы?

– Поверь, если Сологуба и волнует завтрашнее утро, то вовсе не из-за твоей казни. Московит приволок под стены Смоленска такой пушечный наряд, какого мало кому доводилось видывать в жизни. Чертова уйма тюфяков, пищалей и прочего огненного боя. А самое главное – приволок и своего «Павлина».

– Кого?

– Мортиру, которая, говорят, палит тринадцатипудовыми ядрами.

«Ядра в 200 килограммов? Да уж, такое прилетит, мало во всех смыслах не покажется».

– Все указывает на то, что обстрел начнется в самое ближайшее время. Потому-то мы так торопились доставить сюда мелкую засранку Глинскую.

– Девчонку, что ли? Думаете, она сможет отбивать ядра по два центнера весом?

– В чем ты, поганый пес, считаешь вес, мне неизвестно. А поможет она тем, что не позволит обстреливать город. Брат ее папеньки Мишка Глинский, герцог Михель, как его многие тут величают, шесть лет назад устроил в Литве великую замятню. Поднял, вражий сын, оружие на своего короля. За что был бит. Бежал в Москву. И теперь вот христопродавец от лица великого князя Василия ведет переговоры с боярами Смоленска о сдаче города. Говорят, мечтает его своей вотчиной сделать. Так вот хрена ему лысого. Пока он важничал пред смоленскими панами своей спесью и немереной гордыней, нам помогли обманом выманить сюда дворню его братца с малолетней племянницей. Написали, вопрос-де о передаче града под руку Глинских уже решен, можно переезжать сюда. Они и подались. Ну, как мы наградили их людишек, ты и сам видел. Непонятно лишь, какого беса вы двое хотели нам в этом помочь. Хотя сейчас мне то неинтересно. Важнее то, что братья Глинские уже получили от нас весть о судьбе малолетней Елены. И теперь станут вести переговоры с осажденным городом совсем по-другому. Московит уверен, что литовский изгнанник Михаил Львович представляет исключительно его интересы в переговорах со смолянами. На самом же деле он будет следовать нашим указаниям. И вести торг в нужном королю Сигизмунду русле.

– Сделаю вид, что мне интересно, и спрошу, что ж это за русло такое.

– Тянуть время так долго, насколько это возможно. А когда станет невозможно – сдать город. Но! На наших условиях. Чтобы как только король соберет войско и ударит по схизматикам, Смоленск поддержал его и вновь выступил на его стороне, хорошенько наподдав Василию в спину. Или пониже спины, – довольно хмыкнул шляхтич, – это как уж выйдет.

– Мои лавры спать не дают?

– Если что и не дает мне спать, так это то, что люди Сологуба успеют порешить тебя раньше, чем ты сможешь сослужить мне службу. Как видишь, я раскрыл перед тобой все карты. Теперь твоя очередь, а?

– Не помню, чтобы мы об этом договаривались.

– Не помню, чтобы у тебя был какой-то другой выход. Я – единственный твой шанс выжить и добраться до нужного тебе места.

– Но если мелкая заложница у вас, ее знаменитые предки о том извещены – с чего ты взял, что в таком случае может начаться обстрел? Напротив, теперь ее батюшка сам встанет перед пушками, лишь бы этого не допустить.

– И это сразу будет воспринято как измена. Глинские не станут действовать в лоб. Скорее всего, постараются убедить великого князя устроить показательный обстрел. А после демонстрации силы можно ведь вновь вернуться к переговорам.

– И как ты сможешь вытащить меня?

– Спрячу тебя здесь. – Он кивнул на решетку из проржавевших железных прутьев, за которой угадывался темный провал подземелья в каком-то метре от их ног. Видимо, навес, под которым они сейчас стояли, служил как раз для того, чтобы первый же ливень не сделал узников этого погреба утопленниками.

– По-моему, сидеть в подвале повеселее, чем в какой-то выгребной яме.

– С чего ты решил, будто я забочусь о твоем комфорте? В эту яму бросают сброд, прегрешения и преступления которого не требуют суда. Душегубы, ушкуйники, предатели. Сейчас там трое. На рассвете им отрубят головы. Четвертого там быть не должно, и потому вытаскивать его оттуда никто не станет. Так что сиди тихо. Когда будут вывозить их тела, вместе с ними вывезут и тебя.

Глава 5

Высота была приличная, чтобы узники не могли дотянуться до верхнего края даже в том случае, если один залезет другому на плечи. Поэтому удар в ноги получился таким жестким, что аж колени заныли и челюсть клацнула. Если бы не выучка, в момент приземления мгновенно кинувшая тело в кувырок, вряд ли обошлось бы без перелома.

– Чьих будешь? Не крымчак бы случаем? Айга-мурзу знаешь?

Резко обернувшись, Денис уперся невидящим взглядом в непроглядный сумрак. Глаза еще не успели привыкнуть к отсутствию хоть какого-нибудь света.

– Ты не пялься, – проворчал ровный и чистый, словно у попа на проповеди, голос. – Все одно, пока зенки не освоятся, ни рожна не углядишь. Тебя, говорю, сюда как угораздило?

– Поймали, – неохотно ответил Денис.

Таинственный собеседник неопределенно крякнул. То ли рад был услышать хоть какую-то, даже такую, шутку, то ли, напротив, не привечал таких дерзких зубоскалов.

– Шутействовать любишь? Эт хорошо. Только смотри не перестарайся. А то лишний шум поднимется – и опять зальют нас помоями по самые коленки. В прошлый раз я так на то озлился, что Рыжему язык оторвал.

– Как?.. – хотел спросить, «как это возможно», но слова почему-то застряли в горле.

– Как, как. Обычно. Схватил его пальцами, вынул на свет божий да как следует двинул кулаком снизу в челюсть. Считай, сам себе откусил. Думал, захлебается своей кровищей. Не, выжил – хе – зачем-то. Один черт башку оттяпают.

Денис знал, конечно, таких людей, которые больше всего на свете любили нахваливать собственную неповторимую значимость. Как правило, на деле такие трепохлысты являлись полной противоположностью героям из своих рассказов о себе же ненаглядных. Но мерно и буднично звучащая речь нового знакомца так сильно отличалась от пустого бахвальства, что Денис по здравому размышлению предпочел устроиться на новой жилплощади в противоположной от этого голоса стороне ямы. Где немедленно наткнулся на какую-то грубую и мерзко пахнущую мешковину. Она заворочалась и недовольно замычала, отталкивая от себя непрошеного гостя.