Московские тени

– Слушайте, не подходите, свиньи! По дыне дам. – Держу батл, словно дубинку. – Эта игра меня не прикалывает.

– А нас прикалывает. Давай, Хрон, не артачься. Только время тянешь…

Они оба выше меня, здоровее. Завалят спокойно. А что делать?.. Неужели опидарасились? Да ничего удивительного…

– Поставь пузырь и ляг на кровать, – гипнотизерским тоном бормочет Дэн. – Все будет как по маслу. Мы тебя не обидим…

Нет, нет, не поддамся! Что это вообще за дела?! Сейчас они сами лягут, уроды!

Хлопаю бутылкой о край стола. Она взрывается, как граната, брызгая стеклом и водкой. В моей руке остается лишь горлышко.

– Назад! – рычу. – Назад, подонки!

И делаю выпад, метя Дэну в живот. Дэн отскакивает, рожа у него стала серьезной.

– Э, хорош, мы пошутили…

Но теперь у меня одно желание – всадить розочку в кого-нибудь из них. Уже предчувствую, как будет рваться их одежонка, захрустит кожа, как острые лезвия войдут в мясо. Такой азарт появился…

Гоняюсь за ними по маленькой комнате. Дэн с Борисом скачут через кровати, вокруг стола, бросают в меня стульями, постельным бельем… Приторно и сладковато пахнет свежей, не выдохшейся водкой. Скоро запахнет и теплой кровью.

– Ну ладно, слышь, завязывай! – кричит Дэн, перескакивая с одной кровати на другую; вот-вот он споткнется, упадет и получит в шею пару прицельных ударов. Тогда я, может быть, завяжу.

Борис заперся в туалете. Хитрит, сволочь. Ну, ничего, разберусь с Синью, настанет и его черед.

– Дошутились, падлы, – запыхавшись, но, не отступая, говорю. – Конец вам.

– Я тебя поил, свинота, кормил… – Голос у Дэна испуганный и обиженный.

В дверь начинают стучать. Потом откровенно колотят. Женский голос из-за нее:

– Откройте! Откройте сейчас же! Что там происходит!..

Я не обращаю внимания. Эта горничная тоже схлопочет между лопаток, если не уберется.

– Своим ключом открывайте! – кричит ей Дэн. – У нас тут приятелю плохо! Припадок!

– Припадок? – Я едва не цепляю его розочкой по руке; Дэн отпрыгивает, как животное, и тут же мне в левое ухо попадает кулак.

Удар сильный, рассчитанный, чтоб сбить с ног. И я падаю. Кажется, ударяюсь о ножку опрокинутого стола.

– Что же это такое?! – Горничная схватилась за голову, обводит круглыми глазами комнату. – Что вы здесь устроили?!

– Вот у него припадок… эпилепсия, – восстанавливая дыхание, отвечает Дэн.

Я вяло поднимаюсь с пола, сажусь на кровать. Тру левую сторону лица.

– Они пытались меня изнасиловать, – признаюсь чистосердечно. – Пришлось защищаться.

Дэн начинает наводить порядок. Борис крадучись возвращается из туалета. Горничная тем временем приходит в себя и решительно заявляет:

– Вот что, освобождайте номер. Быстренько!

– Как это?

– Так! Вести себя надо по-человечески. Ишь, устроили! Давайте живее. – Она собирает с кроватей потоптанные, измятые наволочки, простыни.

– Куда мы в час ночи? До утра хотя бы…

– Мне что, за охраной идти? Так я пойду. – И она рысью помчалась куда-то; за охраной, куда ж еще…

– Ну, ты, Хрон, и дура-ак, – вздыхает Дэн, берясь за сумку.

– Вы первые начали.

– Да пошел ты!..

6

В городе пусто и тихо, как будто все вымерли. Ни людей, ни машин. Лишь магазин «24 часа» приветливо светится, он похож на маяк среди бескрайнего черного океана.

Воздух холодный, в нем ни следа от дневной жары. Зима снова хозяйничает на земле, бродит по улицам, щупает деревья, камни домов и нас, одушевленных…

– Вот впоролись так впоролись! – бубнит Дэн. – Прикончить тебя мало, ублюдок.

– Вас мало прикончить. Я защищался.

– По идее она не имела права выгонять, – рассуждает Борис, – ведь за номер мы заплатили. Сутки – он наша собственность. Потом бы могла штраф предъявить, если мы что-то испортили.

Дэн зло ухмыляется:

– Вернись и скажи это ей.

– Теперь поздняк, надо сразу было…

– Ну и не хрен, значит, об этом базарить.

Дошли до станции. Все закрыто. На фанере, рядом с кассой, нашли листок с расписанием. Освещая его зажигалкой, изучили.

– Ближайшая электричка в пять двадцать. И что прикажете делать четыре часа? Застывать?

Сели на скамейку, закурили. Долго молчали. Время от времени поглядывали на часы, но стрелки, казалось, не двигаются. А холод знает свое дело – потихоньку вползает в нас, сжимает своими беспощадными лапами. Одеты мы довольно легко, не предполагали, что ночевать придется под открытым небом… Еще и похмелье… Плюс к этому – ухо у меня ноет, а если двигать челюстью, в нем что-то щелкает.

– Сильно ты мне впечатал, – говорю Дэну. – Кажется, ухо повредил.

– Надо было вообще добить. Скажи тетке спасибо, она дверь открыла как раз. Так бы прикончил сволоту.

– Может, шмальнем? – подает голос Борис. – Теплее станет. Кочевники гашем только и спасались. А? Я и бутылочку сохранил.

– Как мы здесь в темноте будем через бутылку? – Дэн вдруг начинает почти что орать. – Условия надо иметь!.. Достали вы меня, два кретина!..

– Да я сделаю, – успокаивает Борис. – Дай мне кропалик.

– О-ох, затрахал… – Дэн вынимает гашиш, ножичек.

Борис, светя ему «Зиппой», подсказывает, что и как:

– Отрежь такой, чтоб удобно на сигарету лег, плоский. Гаш мягкий у тебя?.. Давай я сам, ты его весь искрошишь в пыль…

– Отста-ань, – рычит Дэн. – Вот, хватит с тебя.

Борис долго разглядывает кусочки.

– Сойдет, – говорит, наконец, – сэнкью.

После этого он возится с бутылочкой, прожигая в боковине, рядом с дном, отверстие. Во время этого теряет и находит свои кропалики. Потом устанавливает кропалик на раскуренной сигарете.

– Денис, – ласково просит он, – посвети мне.

– А, щас, буду я газ тратить!

– Ну, хотя б ты, Хрон.

Не отвечаю. Надоели они мне, вся эта уродская поездка… Лечь бы сейчас на свою кровать, прижаться к теплой жене. Телик посмотреть. Сейчас по тридцать первому каналу как раз «Клубничный десерт»… А я здесь, на холодной платформе, рядом с двумя идиотами… Нет, если бы получилось, порезал бы без сожаления. Не насмерть, конечно, но чтоб знали… И сидел бы сейчас в ментовке, в наручниках. Совсем бы тогда веселая поездка получилась…