Московские тени
Шрифт:
– Потише, Володь! – в ответ зашептала жена Сергеева. – Дашка засыпает.
Володька расстроенно вздохнул. А бородатый усмехнулся:
– Утомилась девочка от папиного урока.
Сергеев сделал вид, что не услышал.
– Кстати, ребята! – забыв о шепоте, сама воскликнула жена. – Со мной сегодня такой позор случился! Представляете, забыла вторую строчку «Изгиб гитары желтой». Всю жизнь пела, а тут – как стер кто-то… Чуть не разрыдалась…
– Изгиб гитары желтой, – забубнил Володька, – ты обнимаешь нежно… Чего грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись. Качнется купол неба…
– Да нет, другое там. Какой бродяга?..
– Слушай, – громче и настойчивее заговорил Володька, – я тоже эту песню с детства пою. Вторая строчка: «Чего грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись». И потом: «Качнется купол неба – большой и звездно-снежный. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».
– Дальше – да. А «бродяга»… Другие слова там. Ребята, кто-то помнит еще?
– Я никогда Визбора не любила, – дернула плечами Наталья. – Дешевая романтика…
Володька изумился:
– При чем тут Визбор?!
– Ну как… Его же песня.
– О-ой-й!.. Наташ, ты меня убиваешь.
– Да в чем дело? Что я не так говорю?
Жена поднялась и унесла дочку. Сергеев без стеснения налил себе водки и выпил. Володька, получив возможность говорить громче, стал отчитывать Наталью:
– Как можно?! Боже мой… Это Митяева песня. Олега Ми-тя-е-ва! Стыдно не знать таких вещей!..
– Володь, подожди, – мягко перебил Андрюха. – По-моему, ты путаешь. Это все-таки Визбор.
– Да вы что, сговорились побесить?! – Володька округлил глаза. – Господи боже мой! Я могу с вами…
– Не произноси имя Господа всуе, – веско сказал бородатый. – Нельзя.
– Что?.. Да это не суя. Это… Визбора с Митяевым путать!..
– Митяев это, ребята, Митяев, – поддержала Володьку вернувшаяся жена.
– Давайте хоть на что спорить, что Визбор, – сказала Наталья. – Андрей, у тебя сборника нет?
– Наташ, не пори ты чушь!
– Я не порю чушь, Володя. А если ты перепил, то советую лечь.
– С-слушай! Хватит мне указывать. Ясно?
– Давайте потише, – вставила жена. – Дети спят.
Володька не слышал – вскочил, навис над Натальей:
– Что ты меня вечно дергаешь?! Я сам знаю, пить мне или не пить. И сколько! Я не мальчик тебе…
– По твоему поведению не скажешь.
– За-мол-чи!
– Ладно, ладно, друзья, – заговорил Андрюха примирительно, – перестаньте. Ведь так хорошо… Давайте мировую выпьем. Да? И пусть каждый останется при своем. – Стал разливать.
– Да нет, – Володька не унимался, – тут кто-то хочет машину свою проиграть. Что, Наталья, спорим на твою машину?
Наталья скривила губы:
– Легко. Катайся на здоровье. Правда, я не уверена, что ты на права когда-нибудь сдашь.
– Я и не буду сдавать. Продам тысяч за пять баксов, позажигаю…
– Она пятнадцать стоит, как минимум!
– Я не жадный.
– Ну всё, всё, – Андрюха поднял рюмку. – Пьем за дружбу!
– Пьем, – поддержал бородатый.
Выпили, постепенно успокоились. Решили все-таки спеть. Но чтоб детей не будить, вышли с бутылками, рюмками, кое-какой закуской на веранду. Там тоже был большой стол, стояли табуретки, стулья. После тепла в доме и
выпитого показалось, что и на улице тепло.– Всю ночь здесь будем, – объявила Наталья. – Хоть надышимся.
– Да-а, по сравненью с Москвой, воздух… М-ма!
Но тут же стали бегать в дом и одеваться.
– Друзья, только одно условие, – сказал Андрюха, когда расселись. – Поем негромко и мелодично. Соседи вокруг.
– Да никого тут нет. Пустые дома…
– Володь, это тебя касается в первую очередь. Ты у нас любитель громкости.
– Я душой пою!
– Ну вот – держи ее в рамках.
Володька укоризненно покачал головой:
– Эх, Андрюшка, занудой ты каким-то становишься… Душа в рамках… Ладно, – хлопнул в ладоши, – давайте сначала про церковь. Чтоб кровь разогнать.
– Для начала бы выпить не помешало, – заметил бородатый.
– Эт правильно!
Выпили. Володька, не закусив, сразу завел:
– У це-еркви стоя-ала-а каре-е-ета-а…
Остальные с готовностью подхватили. Эту песню пели каждый раз, когда собирались. Любили. И Сергеев, хоть и не находил особой радости в пении, но когда-то в юности услышав по радио «У церкви стояла карета» в исполнении Жанны Бичевской, с первого раза запомнил почти все слова. И с удовольствием подпевал, и чувствовал, что в груди что-то расширяется – что-то светлое и дорогое растет…
…Все го-ости-и наря-адно оде-е-еты,Неве-еста всех кра-аше была-а…– Ох, хорошо, – подождав, пока последние звуки погаснут, простонала Наталья. – Хорошо-то как…
– Да-а, – вздохнул и бородатый, – много чего есть в русской культуре великого, но песни – это жемчужины. Лекарство.
– Эт правильно. – Володька, подсвечивая себе зажигалкой, стал наполнять рюмки. – Теперь предлагаю «Лучину», для полного очищения.
– А знаете, кто слова написал для «Лучины»? – спросил бородатый.
Наталья сморщилась:
– Не надо, не надо! Пусть для нас будет народной.
– Так! Пьем – и поем.
И опять начал Володька. Осторожно, душевно:
То-о-о не ве…То не ветер ветку кло-о-онит,Не-е-е дубра…Не дубравушка шуми-и-ит…– То-о мое!.. То мое сердечко сто-о-онет, – грянули Наталья, бородатый и жена Сергеева. Андрюха и Сергеев помалкивали. – Ка-ак осе… Как осенний лист дрожи-ы-ыт…
– Э! Э, стоп! – вдруг замахал руками Володька. – Погодите!
– Ну что опять?
– Как вы спели? А? «Осенний»? Да не «осенний лист», а – «осины»! «Осины», понимаете?
Наталья ударила кулаком по столу:
– Ну вот вечно всё испортит! Что за день такой…
– Да с чего вы взяли? – возмутился бородатый. – Все всегда поют «осенний». И я точно помню – я текст читал. В моем спектакле эта песня звучала.
– В попсовой книжке, значит, текст читали, – проворчал Володька. – Осенний лист дрожит – х-ха!.. Да ну, всё… Ладно. – И он стал набивать трубку.