Московский апокалипсис

Наконец, двусмысленность своего положения сделалась для Ахлестышева невыносимой. Кто он, чёрт возьми? Герой или беглый каторжник? Пять недель Пётр просидел в подвале, прячась от французов. Но вот враги ушли, а он опять скрывается… Сколько можно жить в подполье?

Одевшись поприличнее, Пётр отправился к Красным воротам в дом обер-полицмейстера. Там была жуткая толчея. Драгуны тащили куда-то связанных людей со знакомыми по тюрьме лицами. В коридоры набились посетители. Люди стояли с длинными списками погибшего имущества или требовали справки о признании родственников погибшими. Несчастные погорельцы пытались выяснить насчёт ссуды. Вдовы привели с собой детей, рассчитывая вызвать у властей жалость, но это мало помогало. Ахлестышев начал пробираться сквозь толпу к кабинету обер-полицмейстера. И вдруг нос к носу столкнулся с сыщиком Яковлевым! Тот ахнул, а потом заревел:

– Так вот ты где, каторжная рожа! Думаешь, про тебя забыли? Да я…

Но больше ничего сказать не успел. После партизанской войны Петра уже трудно было оскорбить безнаказанно… Он ухватил следственного пристава двумя пальцами за нос и пригнул голову с полу. Тот взвыл от боли и попытался вырваться, но получил такую банку в бок, что сразу притих.

– Ах ты, тварь! Наветчик, мздоимец! Потатчик уголовных! Честных людей позорить? В муку изотру!

Неожиданно возле Ахлестышева появился квартальный надзиратель Пожарский. Пётр не видел его со второго сентября, когда тот уговаривал его примкнуть к партизанам.

– Здравствуйте, Пётр Серафимович! – приветливо сказал офицер. – Рад обнаружить вас в добром здравии! Кого это вы волочёте и куда?

– Пожарский! Это вы? Немедленно освободите меня от этого колодника! – приглушённо забубнил снизу Яковлев. – Я вам приказываю!

– А, это наш главный легавый пёс, – угрюмо хмыкнул квартальный. – Решил вас заарестовать, что ли?

– Как видите, Фёдор Петрович. И это после всего, что было… – горько ответил Ахлестышев. – Я его сейчас в окно выкину, и будь что будет!

– Не марайтесь об дерьмо, Пётр Серафимович, – остановил его Пожарский. – Я сейчас сам с ним поговорю. Отпустите его пока.

Бывший партизан разжал хват, и Яковлев с руганью разогнулся. Весь в красных пятнах, он стал платком вытирать идущую из носа кровь и орал при этом:

– Полиция! Сюда! Схватить! Заковать! Не потерплю!

Квартальный дал ему прокричаться и спросил спокойно:

– По какому праву вы напали на господина Ахлестышева? Он вас за это и к суду может привлечь.

– Меня – к суду? – опешил следственный пристав. – Да он беглый каторжник! Вы чего его не арестовываете? Я же вам приказал!

– Будет ещё всякая сволочь мне приказывать!

– Что?!

– То, что слышал. О твоих проделках в Москве уже доложено куда следует. Такие, как Ахлестышев, жизни не жалели, а ты грабил! Думал, никто ничего не узнает? Узнали!

Яковлев побагровел ещё больше.

– Ах ты..! Немедленно идём к обер-полицмейстеру! Там этого беглого закуют в железо! Он у меня ещё получит тачку в руки!

– Идём, – тут же согласился квартальный. – И посмотрим, что Пётр Серафимович там получит.

Растолкав толпу, Яковлев без стука ворвался в начальственный кабинет и заорал с порога:

– Ваше превосходительство! Пётр Алексеевич! Караул! Каторжники власть начали за носы таскать! Скоро и резать начнут. А квартальный надзиратель Пожарский потворствует! Прикажите принести кандалы и заковать негодяя!

Обер-полицмейстер неохотно поднял голову от бумаг – глаза у него оказались красные от переутомления.

– Что такое? Фёдор Петрович, доложи толком: зачем кандалы и кто кого за носы таскает?

– Это Ахлестышев, ваше превосходительство. Помните, утром вы меня о нём спрашивали? Вот, пришёл. А следственный пристав Яковлев пытался его за ворот…

– Столбового дворянина за ворот? – удивился Ивашкин и встал. – Да за такое нос ему надо было с корнем оторвать! По самые ягодицы…

Сыщик развёл руки в полном недоумении.

– Ваше… да как же… Вас вводят в заблуждение! Имеется приговор суда, вступивший в силу! Ахлестышев убийца, он сбежал из-под конвоя, воспользовавшись суматохой. И чёрт знает, чем занимался при французах! Каторжная рожа… У!

И замахнулся на Петра кулаком. Тот сделал шаг к нему, и Яковлев проворно спрятался за квартального надзирателя.

– Молчать! – гаркнул обер-полицмейстер так, что задрожали стёкла. – Не сметь оскорблять героя, столбового дворянина и русского офицера!

– Какого офицера? – окончательно смешался сыщик. Вместо ответа генерал-майор взял с края стола бумагу, развернул её и стал читать с выражением:

– “Настоящим именным Указом Правительствующему Сенату объявляем Мы Нашу волю:

Подданного Нашего Петра Серафимовича Ахлестышева восстановить во всех личных, сословных и приобретённых правах и преимуществах. Уголовное преследование, незаконно против него возбуждённое, прекратить. Приговор Московского Окружного Суда отменить, дело предать вечному забвению.

Охотника из дворян Ахлестышева согласно его просьбе причислить к гвардейской артиллерии с присвоением ему офицерского чина прапорщика. Старшинство чина считать со второго сентября нынешнего года.

Прапорщика Ахлестышева за военные его подвиги против Французов, и оказанное им мужество при организации разведочной деятельности в захваченной противником Москве, наградить орденом Святаго Равноапостольнаго князя Владимира четвёртой степени с бантом.

Объявить прапорщику Ахлестышеву, что Мы пребываем к нему всегда благосклонны.

Александр”.

Кровь прилила Петру в голову. Вот оно! Случилось! То, что обещал Ельчанинов, то, о чём сам он мечтал столько дней – наконец произошло. Снова человек! Не беглый каторжник, прячущийся от правосудия, а столбовой дворянин из “Бархатной книги”. И теперь он может жениться на Ольге!

Генерал и полицейский офицер крепко пожали Ахлестышеву руку. Он оглянулся: Яковлев задом пятился от него к двери. Чёрт с ним!

– Первая хорошая новость за сегодня, – сказал, по-доброму улыбаясь, Ивашкин. – А то одни беды да страдания вокруг. Хоть кого-то осчастливил… Я ведь помню, как вас в этом кабинете наветчики убийцей выставили. Да… Разберёмся мы с Яковлевым, Пётр Серафимович, дайте только время. На него множество жалоб. Не сойдёт ему на этот раз с рук. ^[86] Но это ведь не всё! Про вас ещё имеется бумага. Из ставки. Где же она? Вот! Читайте.

86

Г.Я. Яковлев остался безнаказанным и продолжал свои махинации: отпускал за взятки виновных и осуждал тех, кто не имел возможности откупиться. Благополучно вышел в отставку в 1828 году в чине коллежского советника.

Буквы прыгали у Ахлестышева перед глазами, но он взял себя в руки и прочёл:

– “Приказ по действующей армии за нумером 1606 от 15 октября 1812 года. Полотняные Заводы.

Прапорщику гвардейской артиллерии Ахлестышеву немедленно прибыть для прохождения службы в распоряжение начальника Высшей воинской полиции надворного советника барона фон Розен. Подписано: Кутузов. Копия верна: дежурный генерал Коновницын”.

Пётр не успел даже осознать эту новость, как обер-полицмейстер указал ему на вещи в углу кабинета.