Московский лабиринт

– Всё хорошо, – заёрзал Артём. – Только как с местными?… Они-то нас пропустят?

– Если ещё не убили, может, и пропустят.

Грэй встал, отряхнул штаны. Уверенно перебросил лямки рюкзака через плечо и двинулся вниз по лестнице. Мы – следом.

Небо над Москвой пока было безмятежным. Ни «вертушек», ни «шпионов»… Только щедрое июньское солнце. И в небе, и в осколках стекла под ногами…

А седой по-прежнему маячил в окне. В той же небрежной позе. И казался равнодушным. Словно мог просидеть так хоть целый год.

Доктор ещё издали помахал рукой:

– Мы ведь не познакомились… Я – Грэй.

«Командир» легко спрыгнул с подоконника:

– Лейтенант Ерёмин, Российская армия, – шагнул навстречу и добавил: – Можно просто Влад.

Они пожали друг другу руки.

Я смогла разглядеть седого вблизи. И обнаружила ранее ускользавшее от внимания. На выгоревших погонах его куртки действительно имелось что-то вроде пары зелёных звёздочек. Лейтенант. Уже три года не существующей армии. Не существующего государства.

Доктор поймал мой взгляд и грустно улыбнулся.

Мы вошли в дом и наконец увидели остальных. «Армия» Влада состояла из семи человек. В обтрёпанной, драной одежде. Разного возраста: от пенсионного до школьного. На некоторых – устарелые, громоздкие бронежилеты. Из оружия – только потёртые «калаши».

Телевизионщики «Вестей» не приняли бы этот пёстрый отряд даже в массовку.

– Здесь все твои люди?

– Не все, – уклончиво отозвался лейтенант.

– Надо поговорить. – Грэй кивнул на двери в другую комнату.

Разоружать нас не стали. Кроме Влада, ещё один крепкий парень с тяжеловатой челюстью последовал за мной и доктором. Физику, несмотря на его отчаянные взгляды, пришлось остаться с местной компанией. Ничего с ним не случится за эти несколько минут.

Ближайшая комната показалась лейтенанту неподходящей. Пройдя через коридор и лестничную площадку, мы оказались в соседней квартире. Здесь тоже дежурил местный. «Командир» выразительно махнул рукой, и человек с автоматом удалился без лишних вопросов.

Лейтенант сел на ящик. Грэй аналогично расположился напротив. Второй переговорщик замер у входа. Мне сесть не предлагали. Тем более, что кроме пары ящиков – другой мебели не было.

– Влад, ты, наверное, знаешь, кто мы? – осторожно начал доктор.

– Я ж не дурак.

– Мы случайно оказались на твоей «земле». И теперь нам пора уходить.

– Интересно как? «Гусаковцы» сделают для вас, исключение?

– Так же, как пришли.

– Вниз… – усмехнулся лейтенант, и шрам резче проступил на его лице. – Здесь становится слишком жарко, да?

Грэй не ответил. Посмотрел за окно, словно беседовали они о погоде.

– В туннеле кто-то есть? – спросил Влад. – Те, от которых вы драпали?

– Ещё нет, но будут. Через несколько часов. Может, и раньше.

– Значит, там мы не отсидимся… А с вами? У меня восемьдесят девять человек – тех, кто могут идти.

– У вас есть кислородные аппараты? – спросил доктор без особой надежды.

– Нет.

– Тогда я ничем не смогу помочь.

Левая щека Влада задёргалась. Из прищуренных глаз повеяло холодом:

– А если я тоже… не смогу?… Не смогу отпустить вас?…

Молчание. Как натянутая до предела струна.

Грэй почесал бороду:

– На чьей ты стороне, Влад Ерёмин? Пора определиться.

– Нет, это вы на чьей стороне?! – вдруг ощерился лейтенант, вскакивая с ящика, – На чьей вы стороне, мать вашу!…

Я напряглась. А он шагнул вперёд, нависая над доктором. Роста чуть ниже среднего, он вдруг показался огромным, готовым заполнить собой эту комнату.

– Три года, мать вашу! Три года! Люди мёрли, как мухи, на нас охотились, как на зверей… И никто. Никто не помог.

Грэй сидел, будто камень. Очень спокойный и внимательный камень.

Влад чуть отступил. Отвернулся. Голос зазвучал приглушённо, командирские нотки исчезли:

– Знаете… когда-то я думал – это не может, не должно продлиться долго. Пару месяцев, максимум полгода… Даже когда взяли Москву, когда танки Гусакова размазали по асфальту последних баррикадников – всё ждал чего-то. Какого-то хитрого маневра, неожиданного поворота… Есть же Правительство Национального Спасения, есть ещё куча умников. Не мне, лопуху, чета… – Он хрипло засмеялся, оборачиваясь к нам: – Даже в лагере выжил, потому что верил… – В светло-голубых глазах Влада – ни ярости, ни упрёка. Лишь усталость. – Сбежал… Вернулся в Москву… Учил гражданских. Прятаться, стрелять, выживать. И всех – и малых, и стариков – учил ждать. Каждый дохлый натовец, каждый пристреленный полицай, о котором трубило телевидение, – были надеждой. Ещё немного… Ещё… Вот-вот начнётся. – Лейтенант передёрнул плечами: – Три года прошло. Ничего не изменилось. Нас опять убивают. А герои-подпольщики первыми драпают. И прячутся под землю. Как крысы.

– Я был на баррикадах в 2012-м, – сухо отозвался Грэй. – Но я не стану рвать на себе рубаху. И доказывать ничего не стану. Чем меньше ты будешь знать, Влад, тем лучше. Не считай себя единственным солдатом на этой войне.

Опять повисло молчание.

– Уходите, – махнул рукой лейтенант, – задерживать не буду.

Доктор встал с ящика. Кашлянул:

– Полиция ещё не успела стянуть силы. Оцепление не такое плотное. Если прорываться, то лучше сейчас.

– У меня всего двенадцать автоматов, поморщился Влад, – и на каждый – по одному запасному «рожку». Три гранатомёта. Кое-кто, может, и прорвётся. Но для остальных, безоружных, – верная смерть… Даже под землёй у них больше шансов…

– Там они задохнутся. По-твоему, это легче?

Седой не ответил. Молча, тяжело опустился на ящик. Упёрся подбородком в сомкнутые пальцы. Ни меня, ни Грэя он уже не замечал. Словно нас здесь не было. Словно невидимая черта уже отделила нас. Живых от мёртвых.

Доктор шагнул к выходу. Наши взгляды встретились. Доктор тоже всё понимал.

Да, Влад прав. Мы ведь сражаемся не за призраки. Не за тень великой, уничтоженной страны. Она никуда не исчезла, наша страна. Как бы ни старались вытравить её имя с географических карт. Она жива, пока живы люди.

Лейтенант Ерёмин, девочка с «Макаровым» в тонких руках, ребёнок-калека в огромном взрослом пиджаке… Всё это она… Россия… Истерзанная, раненая, смертельно усталая. Но живая…

Убить целую страну не так легко.

Поэтому её убивают постепенно. Тысячами, сотнями тысяч.

Сначала – «Чистый город». Потом – «Чистая земля»…

И виноваты в этом будем мы.

Ведь Гусаков, Рыжий и ещё штук шесть «президентов», будто горсть пиявок, впившихся в нашу землю, – обыкновенные пособники оккупантов. Чудовищ не судят. Их уничтожают.