Московский Ришелье. Федор Никитич

Видимо, Филарет не скоро оправился от обиды, если второе посольство сватов — теперь уже в Швецию — было отправлено через два года после первого. Сватали за царя Михаила сестру бранденбургского курфюрста Георга — Катерину. Но сватовство это было прервано, как только русские послы поставили своё первое условие: невеста должна принять святое крещение православной веры. На это шведский король Густав-Адольф отвечал, что её княжеская милость не отступит от своей христианской веры, не откажется от своего душевного спасения, даже ради царства.

Теперь, когда заграничные сватовства не удались, оставалось искать русскую невесту.

Мысли Филарета вновь вернулись к Марье Хлоповой. Он помнил, что вся её родня была добра к Романовым и не забывала их в самое бедственное время. При Годунове Хлоповы впали в немилость за то, что сочувствовали Романовым. Сам Филарет видел много участия к себе и подмоги от Желябужского — родича Хлоповых: бабушка Марьи была Желябужской. Желябужские принадлежали к роду именитых людей, которые служили отчизне в то время, когда не было настоящего государя.

Забудет ли Филарет, как в опасные для него дни польского плена Желябужский, рискуя собой, вёл дело к его, Филарета, пользе, как умно сослужил службу державе и царю Михаилу? В те дни он приехал послом с грамотой от московских бояр. Иной на его месте справил бы дело государское и был таков, а Желябужский нашёл Филарета, сидевшего в доме Сапеги под надзором хозяина, ударил ему челом от сына Михаила и назвал его великим государем, что было по тому времени опасной дерзостью, ибо сами поляки не признавали Михаила царём. Они даже побелели от злости, когда Желябужский правил челобитье Филарету:

— Великий государь, сын твой тебя, великого государя, велел о здоровье спросить, а про своё здоровье велел сказать: «Твоими отеческими святительскими и государыни моей матери старицы-инокини Марфы Ивановны многоусердными к Богу молитвами на наших великих и преславных государствах здравствует, только оскорбляемся тем, что твоих отеческих святительских очей не сподобляемся видеть; молим милосердного Бога, и радеем, и промышляем, и хотим того, чтоб милосердный Бог твою святыню из такой тягости высвободил».

Воспоминания о Желябужском были отрадными душе Филарета. Как не признать, сколь ловок и отважен был этот человек, ежели сумел улучить момент, когда они остались наедине, и сообщил важные вести из Москвы. А затем снова выбрал минуту, когда мог прилюдно в присутствии поляков назвать царя Михаила великим государем. Лев Сапега на это резко заявил:

— Это Михаил-то великий? Он ещё и не настоящий царь.

Обратившись к Филарету, Сапега добавил:

— Посадили твоего сына на царство казаки-донцы.

Но Желябужский сумел его обрезать:

— Что это ты, пан канцлер, такие слова говоришь? Михаил пришёл на царство волею и хотением Бога нашего. Бог послал Духа своего святого в сердца всех людей.

Сапега замолчал: не хулить же ему Бога.

И Марфе всё это было ведомо... Не могла же она запамятовать, как сама посылала ему поклоны с Желябужским. Что же случилось? Отчего родня Марьи Хлоповой стала у неё в немилости? Она Хлоповых прежде привечала, а ныне пошла войной против них. Или ей кто-то из Марьиной родни чинил обиды? Так об этом было бы известно.

В этот январский день Филарет сидел у себя в патриаршем кабинете. За окном едва серело. Филарет почувствовал утомление. Они никогда не признавался, что устал спорить с судьбой: опасался расслабиться. Но как не признать, что он устал терпеть людское коварство, приспосабливаться, хитрить! Чего требовала от него Марфа? Чтобы, подобно ей, он окружил себя Салтыковыми и делал всё по их подсказке и разумению?

Нет, он разрубит этот узел, завязанный не без самого сатаны. Недаром же говорят: если сатана захочет навредить мужу, он посылает бабу. Как упорно и неотвязно завладевала его волей Марфа! А теперь она не одна. Сказывают, едва ли не каждый день собираются в её келье её родичи и пособники. Ему больно было, что они бередили душу его доброго и послушного Михаила. Продолжаться так далее не может. Он поднимет дело о Марье Хлоповой, это его прямой долг перед Богом и ни в чём не повинными людьми. Разведав истину, он выведет Салтыковых на чистую воду и наконец избавится от их вмешательства в державные дела, от наследства многовластия, ставшего государственной бедой.

ГЛАВА 67 МОСКОВСКИЙ РИШЕЛЬЕ

Подобно людям волевым и целеустремлённым, Филарет действовал решительно и безоглядно. Он знал, что долгие размышления ослабляют волю, и не позволял себе сомневаться в благоприятном исходе дела.

Так было ещё в те далёкие времена, когда на своём подворье он готовил грозу на Бориса Годунова. Ему удалось внушить Григорию Отрепьеву, боярскому сыну, служившему у него, что тот сядет на царство, а царя Бориса «пихнёт взашей». В то время, почуяв недоброе, Борис Годунов сослал Романовых. Но Филарет и в неволе не падал духом, уповая на свою счастливую звезду. До него доходили слухи об успехах самозванца, о победах его войска, и он мысленно обращался к своему злому недругу: «Ну что, Бориска, ты меня в ссылку, а я тебе — ложного Димитрия. Как ты посеял ветер, так пожнёшь и бурю».

И позже судьба не раз помогала Филарету одолеть невзгоды. Он взял верх над Тушинским вором показным повиновением, злобу поляков отвёл от себя хитростью. Даже такого опытного и вездесущего человека, как канцлер пан Сапега, он сумел обвести вокруг пальца и внушить доверие к себе. Жизнь научила Филарета побеждать умом там, где нельзя взять силой.

А сколько тревожных и опасных случаев, сколько всяких бед выпадало на его пути, и ни разу он не сплоховал. Ошибки хотя и были, да он умел вовремя исправлять их. Учился и у недругов, и у своих доброжелателей. Недруги, пожалуй, были лучшими его учителями. Он научился у них, как из двух зол выбирать меньшее. Собственный же опыт наставлял его полагаться на волю Бога, на судьбу и верить в своё предназначение. А коли веришь, то и люди тебе помогают, научись лишь извлекать пользу из чужого опыта.

В жизни Филарета много значили беседы с французским послом. Филарет любил слушать его рассказы о кардинале герцоге Ришелье. В ту пору Ришелье стал первым министром при дворе Людовика XIII. Филарета особенно заинтересовали действия кардинала по укреплению государственной системы. Положение Франции тогда чем-то напоминало положение Русского государства: та же бездеятельность вельмож и их нерадение к делам страны, то же хищническое поползновение опустошать казну, то же печальное состояние хозяйства.

Деятельность Ришелье привлекала внимание Филарета своей решительностью и умением применяться к любым обстоятельствам. Филарет внимательно следил за укреплением государственной и королевской власти во Франции. Для него представляли интерес сами способы, какими Ришелье стремился укрепить страну. От французского посла Филарет слышал о внутренней борьбе во Франции, вызванной тем, что кардинал перестал считаться с наследственными правами на власть герцогов и пэров Франции и назначал новых министров и секретарей.