Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

Здесь же находилось и посольство Советского Союза, и обычно в этом отеле размещались советские добровольцы, как прибывшие из Союза, так и приехавшие с фронта. Вообще говоря, в «Метрополе» было нескучно: фашисты с наступлением весны значительно усилили действия своей авиации, и естественно, что новая столица Республики была для них весьма лакомым куском. Бомбить Валенсию фашистам было удобно еще и потому, что она находилась в пределах досягаемости итальянской авиации, базирующейся на Сицилии [139] . Итальянцы спокойно вылетали с вечера со своих сицилийских аэродромов, затемно добирались до Валенсии, сбрасывали туда свой бомбовый груз и возвращались отдыхать домой, к своим семьям. Правда, не все итальянские пираты возвращались, ведь в Валенсии была организована довольно эффективно действующая ПВО, а наши зенитчики уже хорошо научились стрелять ночью с прожекторами, но все же ночные налеты фашистами проводились регулярно.

139

Бои за Мадрид начались 6 ноября 1936 года, в связи с чем испанское правительство и переехало в Валенсию. Сдан Мадрид был сдан только 28 марта 1939 года.

Надо сказать, что обслуживающий персонал гостиницы очень заботился о безопасности своих постояльцев. Как только объявлялась воздушная тревога, в номере уже не останешься: горничные как угорелые носятся по коридору, стучат в двери кулаками и во все горло вопят: «Авионес! Аппаратос!» Хочешь не хочешь, а спускайся в подвал. Подвал-бомбоубежище в «Метрополе», с точки зрения комфорта, был оборудован неплохо: столы, кресла, диваны, шахматные и карточные столики, все, вплоть до ящиков с вином (коньяк приносили с собой), чего никак нельзя было сказать о безопасности убежища с точки зрения технической. Потолки были из обычных бетонных плит, такие перекрытия при прямом попадании прошивались авиабомбой от 50 кг и более.

В Валенсии можно было видеть дома, аналогичные нашему «Метрополю», в которых бомба калибра 250 кг при прямом попадании пробивала все семь или восемь этажей и рвалась в подвале, после чего укрывшимся там людям медицинская помощь уже была не нужна. Так что безопасность дома могла быть обеспечена только в случае, если бомба в него не попадет, но в таком случае никакой опасности не представляла бы и ночевка в своей комнате. Но закон есть закон: надо не надо, а иди в подвал.

В подвале, конечно, скучно не было, собирались компании и в карты, и в шахматы, и насчет зеленого змия, и так просто языки почесать. Все, что нужно, было обеспечено, кроме безопасности и отдыха. Спать можно было только сидя, да и то лишь в случае, если перед этим несколько суток не спал.

Поскольку мы с Васей Бабенко ничем здесь днем заняты не были и имели полную возможность поспать, то ночью, если приходилось спускаться в подвал, мы не скучали. Днем и вечером свое свободное время мы, конечно, проводили не только осматривая музеи, картинные галереи и прочие достопримечательности Валенсии, были и другие развлечения, по молодости лет простительные.

Через пару дней Василий Иванович собрал нас у себя и объявил, что все мы, в полном составе, отправляемся опять на Южный фронт, в город Альмерию. Сборы мои были недолгими, личных вещей у меня, как говорится, кот наплакал, а точнее – небольшой чемодан, с которым я еще выехал из Союза, да моя «музыка» с обновленными батареями питания приемника. Уселись мы вместе с Васей в «Бьюик» моего верного синьора Хосе и, пристроившись в хвост полковничьего «Крайслера», ранним весенним утром отправились в уже знакомую нам Альмерию.

Снова замелькали апельсиновые кущи вдоль дороги, знакомые города: Гандия, Аликанте, Мурсия. И вот мы опять в Альмерии, в отеле «Симон» на улице Колон (в честь Христофора Колумба, по-испански – Кристобаля Колона), но впоследствии эту улицу, без особых на то оснований, переименовали в Кале де Моску – Московскую улицу. Поскольку на этот раз мы должны были осесть в Альмерии надолго, то отель стал нашим временным местопребыванием, а постоянное жилье нам еще предстояло найти.

С утра полковник с Машей и мы с Васей обычно разъезжались по делам и, как правило, снова собирались только вечером за ужином в ресторане отеля, где для членов нашей миссии и обычно многочисленных гостей – испанских товарищей – было отведено несколько сдвинутых вместе столов. Кроме нас в отеле «Симон» размещалась миссия английского Красного креста, состоявшая из врача и нескольких медсестер. Все как на подбор худые как скелеты, ростом чуть ниже двух метров, огненно-рыжие и в возрасте от шестидесяти лет. Ели они отдельно от нас, при встрече очень вежливо раскланивались, но в более близкое знакомство вступать не стремились, чего мы, кстати, и не желали. Ездили англичане на необычайной дряхлости «Форде», еще с колесами на деревянных спицах, выпуска эта машина была, наверно, года моего рождения (1910), а то и старше. Почти вся связанная проволочками и веревочками, в пути она часто ломалась. Но тем не менее англичане не хотели отказаться от нее, и единственный в их миссии мужчина – врач – по совместительству исполнял обязанности и шофера, и механика и все время ее чинил.

Как-то вечером едем мы с Васей на нашем «бьюике» и километрах в двадцати от города видим всю английскую миссию на обочине шоссе, около своего неподвижного драндулета, над которым колдовал сам врач. Поскольку было уже поздновато и довольно прохладно, я попросил Хосе остановить машину и на своем несовершенном испанском языке предложил подвезти женщин до города. В ответ врач на вполне приличном русском ответил: «Благодарю вас, товарищ, мы сейчас сами уедем». От удивления я раскрыл рот, но врач снова углубился в ремонт своей машины и продолжать беседу был, по-видимому, не намерен. Никто из них в нашу машину не сел, мы поехали одни, а англичане все же добрались своим ходом в Альмерию, правда часа через два после нас. Приехав, я предупредил Василия Ивановича, что англичанин знает русский язык и что в его присутствии надо быть осторожнее в разговорах.

Как я уже говорил, вместе с нами в отеле «Симон» ужинали многие испанские товарищи, но если я иногда немного опаздывал к ужину, то мое место за столом было всегда свободно. Как-то приезжаю я на ужин несколько позже, здороваюсь со знакомыми испанцами и собираюсь сесть на свое место, а Василий Иванович меня останавливает: «Чего же ты, Лева, не здороваешься с министром?» и показывает на невзрачно одетого человека небольшого роста, которого я было принял за одного из незнакомых мне шоферов (несмотря на испанские традиции, Василий Иванович распорядился, чтобы все шоферы, работавшие с нами, здесь же и питались).

Это, оказывается, был член Политбюро Компартии Испании Висенте Урибе [140] – министр агрикультуры (земледелия), прикрепленный ЦК Компартии Испании к нашему участку фронта. Я извинился и представился министру. Он, оказывается, бывал в СССР и немного объяснялся по-русски. Впоследствии мы с ним познакомились поближе, и он, то ли в шутку, то ли всерьез, пытался сватать меня за одну из секретарш альмерийской военной комендатуры – Кармен, очаровательную черноглазую испаночку лет восемнадцати в чине лейтенанта, но, к сожалению, вскоре Урибе отозвали, и его матримониальные планы (а он все набивался, по русскому обычаю, быть на нашей свадьбе посаженым отцом) не исполнились, потому что в его отсутствие Кармен перестала оказывать мне знаки внимания.

140

Винсенте Урибе Гальдеано (1897–1961) – один из лидеров Компартии Испании.

Тем временем альмерийские власти подыскивали нам помещение для постоянного пребывания. Нашли было хороший дом в самом центре города, на площади Санто-Доминго (Святое воскресенье). В этом доме мы прожили несколько дней, но он оказался в слишком людном месте, окружен жилыми домами, так что очень неудобно было организовывать охрану. Крайне нежелательно было и афишировать нашу деятельность, Киселев это очень не любил.

Другое помещение нашел я: изолированная вилла-шале из восьми комнат, гараж, но очень неблизко от черты города. Лично меня особенно прельстил в этом шале великолепный концертный рояль марки «Рониш», но Киселеву дом не понравился: далеко от города, требуется специальная усиленная охрана для защиты от возможных диверсий фашистов. Наконец нашлось вполне подходящее помещение: двухэтажный дом с флигелем во дворе, с гаражом, недалеко от Альмерии, в тихом месте. В этом доме до мятежа жил богатый испанский негоциант, который, помимо того что был главным уполномоченным по торговле гаванскими сигарами в Испании, являлся еще и бельгийским консулом, из-за чего на флагштоке башенки, украшавшей крышу дома, гордо развевался большой бельгийский флаг. Мы несколько раз пытались его снять, ибо это был хороший ориентир для бомбардировки как с воздуха, так и с моря, но добраться до башенки оказалось невозможно. Пытались очередями из пулемета перебить флагшток, но попасть в него никак не могли, а тут подъехал Киселев и велел немедленно прекратить это не вполне безопасное для окрестных жителей занятие, и так и остались мы жить под эгидой бельгийского флага.

Хозяин дома в начале мятежа удрал к франкистам, семью его выселили, а дом реквизировали и теперь предложили для нашей резиденции. Дом нас вполне устраивал: большая, персон на двадцать, столовая, обставленная темной дубовой мебелью и обитая по стенам дубовыми же панелями, служила нам для трапез и приема гостей; кабинет бывшего хозяина с обширной, в несколько тысяч томов, библиотекой и шикарной постелью – нишей в стене, с отдельным электрическим светом, облюбовал себе Василий Иванович. Маша-переводчица с комфортом разместилась в будуаре и спальне бывшей хозяйки; после пребывания в Москве – шесть человек в одной комнате – она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет, хоть и временно, жить в такой роскоши и с таким комфортом. Мы с Васей удобно устроились в трех детских комнатах на первом этаже; все с лоджиями и жалюзи, на солнечной стороне и с выходом прямо в сад. Тут же недалеко разместились и Артур Спрогис с переводчицей Лизой Паршиной, а вся команда Артура, к тому времени увеличившаяся до пятнадцати человек, заняла флигель во дворе. Наш новый сотрудник, бывший врангелевский ротмистр Володя Базилевич, стал, помимо работы в команде Артура, еще и комендантом резиденции. Не забыли даже гауптвахты, для этой цели Базилевич, памятуя, что при крутом характере Киселева, возможно, и самому придется в ней сиживать, оборудовал теплую комнату в подвале, уставил ее мягкой мебелью, не забыл и книги на испанском и русском языках Когда однажды за какую-то провинность Киселев меня туда поместил, но, конечно, с выводом, ибо второго радиста у нас не было, то там оказалась даже бутылка с коньяком.

Вообще говоря, бывший владелец этого поместья был настоящим хозяином: помимо торговли гаванскими сигарами и устройства бельгийских дел, он еще установил у себя в усадьбе мощную насосную станцию с большим бетонированным водоемом. Воду он за плату пускал для орошения окрестных полей, а в водоеме разводил рыбу. Помимо этого была в усадьбе еще и пасека, ульев на двадцать, если не больше, и даже небольшая лужайка, где специально высаживались цветы для пчел. Эти пчелы нам однажды доставили довольно много неприятностей: в столовой, на время разработки очередной фронтовой операции, Киселев организовал что-то вроде оперативного отдела штаба, где были собраны все топографические карты с отметками на них. Обычно работа с картами начиналась с восьми утра и шла до семи вечера, после чего помещение опечатывалось, и около него ставился специальный караул. Из столовой на большой балкон выходила стеклянная дверь, закрытая деревянными жалюзи.