Москва под ударом
Шрифт:
Не слушали:
– Едак восстанешь.
– Давайте же вместе урчать: урч подымем такой, от которого город провалится.
Грибиков трясся костлявым составом, свой палец в них тыкая:
– Можно сказать, – он шипел, как вода, пролитая на печь, – из болота вольно орать чорту.
– Сам чорт!
– Против явности спорите.
– Сам против явности сел: с сундучищами. Грибиков тут поперхнулся простуженным кашлем, схватясь за грудашку; и – сплюнул:
– Не плюйся!
– Ты что?
– А ты что?
– Я-то – то… Ты-то – что?
– Ты не чтокай!
– Шаров на меня
– Трень-брень, – малодошлый работник, а – тоже вот… Чуть он не выскочил из-за окошка:
– С подшипником сделал – что?… А?
Ему – взлаем:
– Рабочий закон защищаю от хапов.
– Правов не имеешь!
– Сын курицын: шкуру содрать!
– С самого-то уж содрана: ходишь без шкуры. Два пальца поставил:
– Моя шкура, – пальцы согнул, – хоть не черного соболя.
Третий свой палец просунул меж ними:
– А все же – своя она. Кукиш показывал:
– На!
И захлопнул окошко.
Ушел к Телефонову: вместе ходили куда-то.
Наутро шпичок появился; в Бутырках уселся Анкашин Иван; Николай Николаевич Киерко либо обмолвился – в жужелжень миший.
– Павко [21] – давит мух.
И понесся летком в тепелке налетевшем, рванувши белье на веревках; столб пыли – за ним; был – во всюдах: Пар-фен Переулкин, Ивавина, Пэс, Твердисвечкин, Сергей Свистолазов, Денис Котлубанин, – с ним вместе.
21
Павко – южнорусское «паук» (примеч. А. Белого).
Затылки чесали на дворике:
– Ясный донос!
– Кто бы мог?
– Не попакин ли?
– Он – и не нашинский; он – и не вашинский.
– Пашинский он: Пашин-прачкин.
– Его бы и сфукнуть.
А Грибиков кушал грибочки; и – охал, должно быть, от боли: на дворик – не шел; занавесил окошко; стал – шамой; стал – бабой.
Рвалась паутина над злой моркотой переулочной.
3
Фольговой Тихон Задонский – облещивал: венчиком; Грибиков зло одеяло откинул:
– Мой чашки!
– Поставь самовар! Переклейные стены отвесили задрани.
– Не шабалдашничай!
– Гнид не дави.
Потащился по комнате чортовой курицей – в тени: изъянить лицом; сел – на кованец, в угол: выглядывать в кухоньку, взором следя, чтоб хозяйство держалось в исправности карликом Яшей, который треньбренькал лоханями грязными, или, раструживая свою руку, приклепистый гвоздь забивал, или громко лучиной дрежжал, или, в угол забившись, в дыре носовой ковырялся спринцовкою.
Дни-денски слышалось:
– Живо!
– Не спи!
– Не скули!
– Не вихляйся!
Висел над ним Грибиков, дергаясь грызиной:
– Чорта пусти себе в дом, – так не вышибешь лбом.
И куриною лапою скреб безволосье, роташку поджавши, в подшипниках серых.
– Живешь – шаром-даром. Попреком укалывал.
– Деньги – плачу.
– А
чьи деньги?– Не ваши!
На это – не знал, что ответить (действительно, карлик исправно платил); и, схватясь за спадавший подштанник, некстати язвил он:
– На шее-то – жабры.
Не жабры, а – железы шейные: вспухли!
– Вздул жабры!
Как будто со зла это карлик вздул жабры: болезнь раздувала.
– Ты чашку смотри не разбей: я целкач заплатил.
– Разобью, – заплачу.
– Какой ферт: деньги счетом, не чохом даются. Таскался за карликом.
– Я – не чихаю…
– Еще бы чихал: небось – нечем чихать… Возьми швабру…
А то, отозвав к подоконнику, где в паутине повесился жирный паук, заставлял с ним играть в свои козыри, чтобы обыгрывать; если увидит мастичную карту у карлика, то – гонит в кухню; а сам принимается в тенях изъянить лицом, фукать в руки, на палец смотреть, его нюхать.
Честит Вишнякова:
– Чего финтифантит!
– Зафокусил!
– С чортом дерется за грешников!…
– Тьфу.
– Вот как черти его, щелкоперенку этого, проволокут кочергами…
– Лоскутник!
Раз карлик обиделся:
– Что вам такого лоскутник наделал? Он мухи не тронет.
– Чаи мои пьет!
– Вы же сами поите его.
За глаза – то и ce: а завидит под окнами юрк Вишнякова, – так:
– Ставь самовар.
– За баранками сбегай-ка!
Сообразивши все это, построгает пальцем подпёк бородавки, на палец посмотрит, понюхает палец; и – лезет в постель: шебуршать с простыней.
4
К Вишнякову нельзя подойти со словесными едами: шею протянет; и – бросится, точно гусак, – под животики – ижицей, ликом своим – продрежжать вразумительно: и – оставалось: подслушивать около двери – о чем бишь.
О жизни полезной.
Притом: видно сразу, что – швец очень дельный; словами строчит, точно шапкой двоих накрывает; за словом не лезет: словами, как спичкою, – шаркнет, чиркает.
Свет высекается!
Этот тщедушный уродец, бывало, появится, юркая вздергом горба; и – картузик долой; кресты – в угол: Задонскому; прыгает глазками:
– Силе Мосеичу, яко достойному…
Два свои пальца – в кармашечек: за табаковкою:
– Честь и хваление. Нюхает, сделавшись морщиком:
– Пчх.
– Будьте здоровы.
– Спасибо!
И нос очищает платком своим красным; а «ижицу» -прямо в живот: с табаковкой:
– Чихните-с!
Прочоха – дождется: с прочохом – поздравит. Потом уж затворятся. Грибиков – к двери:
– Не пейте, – отеческим голосом громко дрежжит Вишняков.
– Этим чортовым зельем спалите утробу.
На блюдечко дуются губы, означив над скулами всосы:
– Бог шлет вам деньжат, – ерзнет задом – чорт -дырку.
И чешет по воздуху отеческим голосом:
– В чортову дырку деньжата профукнете. Будто читает Псалтирь.
И – просунется Грибиков:
– Верно!
На карлу рукой гребанет:
– Ты-то!
Жалится едко на карлика:
– Якает целыми днями про нос. И – под двери.
Портной заюрзикает задом; глазами добреет:
– Про нос вы оставьте, пожалуйста: зря… Оно – верно: со свищиком ходите.