Москва Поднебесная

– Господи! – крикнула какая-то тётка, зажимая носовые пазухи. – Да ведь это ж дерьмо!

Зал, разом перестав хлопать, принялся спасаться от нестерпимой вонищи, кто как мог. Люди срывались с мест и метались в панике, падая кубарем с импровизированных трибун. Кто-то визжал, кто-то плакал. Некоторые женщины принялись разбрызгивать вокруг себя имевшуюся у них парфюмерию в надежде заглушить невозможный запах, но он, словно огненное дыхание мифического дракона, пожирал ничтожные струйки и с новой силой внедрялся в помещение, пропитывая каждую деталь, каждый закуток.

– Вы правы, дорогие мои, – произнёс в микрофон Василий, который, казалось, вони совершенно не чувствовал, – это фекалии. Это наглядная демонстрация того, что вы с таким рвением и удовольствием ежедневно из года в год поглощали. Теперь, наконец, вы сможете во всей мере ощутить реальную суть так любимого вами информационного потока, транслируемого великой Останкинской телебашней.

В этот момент что-то огромное рухнуло с неба, и телецентр задрожал, словно студень на блюде. Экран, на котором обрубленная башня непрерывно исторгала из недр Москвы зловонную жижу, померк и зашипел помехами. Смело можно было утверждать, что в каждой квартире, в каждом доме, с телесигналом случилось то же самое. Он пропал. Те люди, кто в это время находился на улице, могли видеть, как с неба за секунду до прекращения телеэфира рухнула вернувшаяся на землю верхняя часть Останкинской телебашни, взмывшая вначале ракетой ввысь. Пока она парила где-то в плотных слоях, сигнал, не прекращаясь, транслировался, но с падением её всё завершилось.

Телевидения больше не существовало.

Эллада Вознесенская, словно прозрев после длительной болезни мозга, вдруг поняла, что произошло. Осознание пришло внезапно, в момент падения антенны. Она поняла, что карьера её, а значит, и жизнь, кончились, что теперь она никому не нужна, и что она больше не дождётся подсказок с монитора. Что денег на очередную закачку силикона у неё не будет, что она немолода уже, глупа и бездушна.

Эллада заплакала, отчего контактные линзы набухли неприятно, и она, вытащив их, посмотрела блёклыми невыразительными глазками на мечущихся по студии людей, вдохнула зловонного смрада, вихрем врывающегося с улицы, и вдруг заметила, как три разрушивших её судьбу гостя растаяли в воздухе, будто в пустыне навеянный жаждой мираж.

Странным образом, совершенно необъяснимым, в тот самый момент, когда на землю рухнула антенна телебашни, во всех кинотеатрах страны прервался показ кинолент, зависли персональные компьютеры, с помощью которых в этот момент некоторые пользователи просматривали художественные фильмы. Этот процесс, как снежная лавина, захлестнул собой все, абсолютно все уголки державы, даже самые отдалённые, периферийные.

Стела

Маршрутка тряслась так, что, казалось, вот-вот развалится, разбросав пассажиров по дороге, как отслужившие ненужные детали. Елисей хотел немного вздремнуть, но ничего не вышло. Тряска была жуткой, от неё дрожали щёки, и совершенно не функционировал мозг, да к тому же две тётки впереди Нистратова затеяли спор о событиях, произошедших вчерашним вечером с Останкинской телебашней. Он, памятуя о газетном заголовке, прислушался.

– Говорю тебе, это олигархи над людьми измываются! – верещала одна, похожая на селёдку, одетую в двубортный пиджак и красную беретку. – Уже не знают, куда деньжищи девать!

– Дура вы, Маргарита Степан-на! – отвечала другая. – Зачем им такое надо?

– Затем, – упорствовала «селёдка», – Что им человека говном полить, что ребёнку конфетку скушать – радость!

– Ерунду вы говорите, Маргарита Степан-на, – мямлила вторая, морща длинный рыхлый нос, – такое даже олигархам не под силу! Это дьявол в мир пришёл. Вы того, что в кепке был, помните?

– Ну?

– Из-под кепки-то у него рога торчали! – выдала тётка с носом и посмотрела на всех пассажиров выжидающе.

– Не было никаких рогов у него, – включился в спор очкарик, сидящий напротив, – я его знаю, это актёришка второстепенный из «Таганки». Алкоголик известный, по всем ток-шоу шатается, бездарь!

Обе тётки уставились на очкарика, как на вдруг заговорившее полено.

– У коммунальщиков, – продолжал рассудительным тоном гражданин, обделённый остротой зрения, – крупная авария случилась, и вся канализация всплыла, естественно, а телевизионщики из этого шоу сделали.

– Ну конечно! – не поверила «селёдка». – А что ж тогда телевизор не работает?

– Так ведь затопило всё Останкино, – аргументировал очкарик, – кто ж будет в таком зловонии работать?

– А ангел-то как же, который летал?..

При этих словах Елисей вздрогнул и насторожился.

– Ой, умоляю вас, женщина, – взбрыкнулся очкарик, улыбнувшись резиново, – при нынешнем-то развитии кинопроизводства? Вы ещё, может, думаете, что холодильник был живым? – с надменной усмешкой спросил он.

Вторая тётка покраснела – то ли от жары, то ли от негодования, уставилась глазами куда-то в пространство, затуманилась зрачками и пророчески предрекла:

– Помяните моё слово! В конце лета Юпитер натолкнётся на Марс и все континенты Земные смоет в ледовитый океан! А людьми будут править строящиеся в лабораториях Пентагона роботы!

Все в маршрутке, кто слушал разговор, посмотрели на провидицу, кто со страхом, кто с жалостью, и в этот момент тряхнуло так, что каждого чуть не выкинуло из сидения.

– Вот! – вскричала тётка, вонзив палец в высь. – Истину говорю!

Спорщики, отвернувшись друг от друга, ехали дальше молча, изредка поглядывая на попутчиков, словно желая возобновить беседу, но, передумав, отворачивались обратно, нервно мельтеша глазами.

Елисей спросил у водителя, скоро ли будут у монумента, и получил удручающий ответ, что до самого монумента маршрутка не идёт, а заворачивает раньше, на первом посту ГИБДД. Елисей, чувствуя, что снова всё против него, выругался страшно, но почти неслышно, и попросил высадить на повороте.

Он пошёл вдоль ленинградского шоссе пешком по пыльной обочине, повесив на плечо сумку с крыльями и тяжёлым чёрным кирпичом. Шёл долго, ему хотелось пить и есть, и ещё в голове вертелся жуткий газетный заголовок, тематика которого так живо обсуждалась в маршрутке. Елисей постарался припомнить, что было написано в газете. И, на удивление, вспомнил отчётливо и ясно. Было там написано вот что: «ОСТАНКИНСКАЯ ДЕРЬМОКАЧКА!»

Бывший центр телевидения и радиовещания вырабатывает до 30 тонн фекалий в час!!!

И фотография на первой полосе, запечатлевшая разрушенную башню, из центра которой бьёт в небо фонтан, очень похожий на нефтяной. Что всё это могло значить, Нистратов не знал, но чувствовал всей силой подсознания и включённой в процесс логикой, что события с башней переплетаются и с ним непосредственно, тем более что в словах тётки из маршрутного такси фигурировал (в который раз за эти дни) ангел.

Елисей теперь был абсолютно убеждён, что крылья, лежащие в его сумке – ангельские. Настоящие! Уже в тогда, дома, когда он увидел их впервые, смутная догадка об их истинном происхождении забрезжила в голове, теперь же он понял отчётливо: они натуральные, живые! Не какой-нибудь муляж или искусно созданное сумасшедшим таксидермистом произведение искусства, а нечто божественное, неподвластное пониманию человеческому.