Москва времен Чикаго
Шрифт:
— Что же, дорогой, не здороваешься?
— Здравствуй, Мягди Акиндинович! — сказал Титовко охрипшим от постоянной жажды голосом.
Он облизал языком запекшиеся губы и жадно уставился на большую пластмассовую бутылку кока-колы на столе.
— Поздравляю с прибытием! — все так же язвительно продолжал Мягди.
Титовко хотел что-то ответить, но не смог. Комок подкатил к горлу, перехватив дыхание.
Это не входило в планы Джевеликяна. Он хотел всласть наговориться со своим бывшим другом. Поэтому он кивнул в сторону бутылки заветной воды:
— Пей!
Его гостю только это
— Дай телефон. Мне позвонить надо.
— А если не дам?
— Ты… ты не посмеешь этого сделать!
— Ты же посмел меня отсюда не выпустить!
— Да как ты не поймешь, что это не в моих силах! Видишь, я сам здесь!
Аргумент показался убедительным: вид измученного Титовко был настолько красноречив, что сомневаться в его бессилии не приходилось.
Однако такой аргумент был убедителен для кого угодно, только не для Джевеликяна. Уж он-то знал истинные возможности Титовко. И то, что его заклятый враг сам очутился в тюрьме, отсылал исключительно на действия Господа Бога, который внял его просьбам и наказал продажную сволочь.
Мягди хотел об этом напомнить Титовко, но тот опередил его:
— Умоляю! У меня всего десять минут. Если не успею переговорить, я пропал!
Но, встретив жесткий взгляд Мягди, он мигом осознал свою оплошность. И поторопился ее исправить:
— Клянусь Богом, своей матерью, чем угодно, я сделаю все возможное, чтобы вытащить и тебя отсюда. Но для этого мне сначала надо выбраться самому.
Джевеликяну очень не хотелось идти навстречу тому, кто так подло поступил с ним. Но он понимал, что в словах Титовко есть резон. И потому вынул из-под подушки телефонную трубку с антенной. Затем небрежно бросил ее тому, кто видел в ней сейчас все свое спасение, всю свою жизнь:
— На, подавись! Но предупреждаю, если обманешь и на этот раз, спасения тебе не будет!
Обрадованный Титовко схватил вожделенную трубку и быстро набрал известный только ему номер.
Пока срабатывал зуммер и не было ответа, успел сказать:
— Это только мне известный личный номер мобильной связи с премьер-министром. Дай Бог, чтобы он ответил!
— Алло! — закричал в трубку Титовко. — Николай Николаевич? Это я! Откуда? Оттуда, сами знаете. Что же вы меня бросили в таком крысоловнике погибать! Специзолятор, говорите? Один из лучших в Москве? А вы сами в нем побывать не хотите? Не зарекайтесь, в нашей непредсказуемой стране ни от тюрьмы, ни от сумы зарекаться нельзя!
Титовко говорил с премьер-министром нарочито зло, нагло, чтобы тот понял, что он доведен до крайности и в случае, если ему не окажут помощь, пойдет на все.
— Понимаете, Николай Николаевич, один мой знакомый говорил так: «Не трогайте меня: я слишком много знаю». Вы меня поняли? Боже упаси угрожать, да еще вам! Но, во-первых, я невиновен. Во-вторых, если останусь здесь еще хотя бы на два дня, заговорю и пойду на все.
На какое-то время Титовко умолк, видимо, выслушивая ответ премьер-министра. Затем радостно закивал
головой:— Спасибо. Огромное спасибо. Конечно, понимаю, что нужно время. Я отслужу. До свидания.
Титовко небрежно, как несколько минут назад это сделал Мягди, бросил телефонную трубку на кровать и облегченно откинулся на спинку стула.
— Все! — выдохнул он. — Игра сделана.
Мягди смотрел на него с восхищением. Еще бы: так разговаривать с главой правительства самой мощной державы мира! Да еще откуда: из тюремной камеры!
А как ловко он устроил разговор! И не угрожал, а добился своего! Нет, с таким человеком надо дружить! Такой пройдоха всегда выйдет сухим из любой передряги. И он уважительно сказал тому, кого еще минуту назад готов был растерзать прямо здесь, в тюремной камере:
— Ну, поздравляю вас! Ну, вы герой!
— Чего уж там, — усталый, но довольный собой отмахнулся Титовко. — Кадры надо знать, в этом вся суть. Вождь всех времен и народов, твой гениальный земляк, отлично это понимал! И держал огромную страну в своем кулаке.
— Да уж, не то что сейчас, — начал было Джевеликян, но дверь камеры открылась, и надзиратель тихо, но строго сказал:
— Пора на место: время вышло.
— Послушай, дорогой, — попытался вмешаться Мягди. — Это мой гость!
— Гостей дома будете принимать. Если, конечно, там окажетесь!
И довольный своей шуткой, заржал.
Титовко покорно поднялся со стула, на котором было так приятно сидеть, заложил руки за спину и покорно пошел из камеры. Он услышал, как Мягди крикнул ему вслед:
— Не забудь, что обещал, дорогой!
Теперь размышлять и выбирать премьер-министру не приходилось. Угроза Титовко каждый миг могла стать реальностью. Конечно, он, Николай Николаевич, не чувствовал за собой особых грехов. Но таким мог стать каждый его шаг, любой подписанный документ, каждый разговор с Титовко. Был бы человек, а компромат на него всегда найдется. Об этой простой истине, особенно в сегодняшней войне компроматов, ему, руководителю кабинета министров, забывать не приходилось.
И расслабляться — тоже. Кто знает, что вынашивает сейчас его бывший подчиненный, сидя в тюремной камере? Какие потоки лжи и измышлений против него готовит?
Надо действовать. Немедленно!
Николай Николаевич едва дождался утра и начала рабочего дня. И как только позволило время и приличия, стал звонить в Генеральную прокуратуру.
К его удивлению, Александр Михайлович в этот ранний час был уже на месте.
— Доброе утро, Александр Михайлович! — как можно более бодрым голосом поздоровался премьер-министр. — Что так рано на работе?
— А вы? Насколько мне известно, правительственные чиновники раньше десяти вершить государственные дела не начинают.
— Это вы зря о нас такого плохого мнения. Сейчас я перевел все ведомства и департаменты на работу до позднего вечера. Любой, кто проедет вечером мимо Дома правительства, увидит: большинство окон светится, люди в кабинетах работают допоздна.
— Это похвально: должен же кто-то в стране заботиться о делах насущных! Но, насколько я понимаю, вы позвонили в столь ранний час не для того, чтобы сообщить мне эту приятную весть?