Москва. Путь к империи
Шрифт:
Сына Василия III Ивановича Ивана Васильевича готовили к роли творца истории, пророчили ему с детства великое будущее — уж очень был он одаренным мальчиком, может быть, даже вундеркиндом. Легенды говорят, что однажды беременной Елене Глинской известный московский юродивый Домитиан, а попросту — Дементий, предсказал: «Ты будешь матерью Тита-широкий ум».
К предсказанию юродивого можно относиться по-разному, но данный факт говорит о том, что историческое мышление московским Рюриковичам было свойственно уже в XV–XVI вв., если предсказатели пользовались историческими аналогиями. Говорит он и о смысле исторических параллелей, о качестве исторических ассоциаций. Римский историк Светоний Гай Транквилл называет одного из первых двенадцати цезарей Тита Флавия Веспасиана Божественным, способным, подобно Богу, широко и глубоко видеть суть проблем. Он приписывает Титу Веспасиану умение, доведенное
Собирая вокруг себя русские княжества, притягивая к своей окуймене товарами и продовольствием иноязычные племена Перми, вогулов, исследуя земли за Югорским камнем, Москва уже в годы правления Василия III Ивановича стала и сама меняться структурно, постепенно приобретая черты многонациональной державы с сильным, организующим все территории центром. Этот процесс резко ускорится в годы правления Ивана IV Васильевича. Фатальная необходимость изменения внутренней структуры государства, созданного Иваном III, и столь же фатальная неизбежность связанных с этим процессом потрясений самих основ жизни стали одной из главных причин всех трагедий людских в правление Ивана IV.
Мы не вправе сомневаться в прозорливости Домитиана, который определил одним знаковым словом — Тит — направление движения страны к империи и не ошибся в оценке душевных качеств будущего московского самодержца, сопоставляя их с качествами Тита Божественного. Тит, по определению Светония, «…телесными и душевными достоинствами блистал еще в отрочестве, а потом, с летами, все больше и больше: замечательная красота, в которой было столько же достоинства, сколько приятности; отменная сила, которой не мешали ни невысокий рост, ни слегка выдающийся живот; исключительная память; способность едва ли не ко всем военным и мирным искусствам. Конем и оружием он владел отлично; произносил речи и сочинял стихи по-латыни и по-гречески с охотой и легкостью, даже без подготовки; был знаком с музыкой настолько, что пел и играл на кифаре искусно и красиво». Многие сообщают, что даже писать скорописью умел он так проворно, что для шутки и потехи состязался со своими писцами, а любому почерку подражал так ловко, что часто восклицал: «Какой бы вышел из меня подделыватель завещаний!» Одним словом, Тит был творческой натурой, и в этом человечек, мирно покоившийся в материнском уютном ложе, сын Елены Глинской, будущий первый русский царь, был очень похож на императора Римской державы.
Родила она его под шумные овации грозной бури, и жизнь у него была бурная. Но был ли он в этих бурных метаниях, в кровожадных, гнусных оргиях, в демоническом экстазе Титом, оправдал ли он «предвидение» юродивого мудреца?
Чтобы не запутаться в этих вопросах, нужно пройтись по маршрутам судьбы Ивана IV Грозного, начиная с того момента, когда Елена Глинская стала правительницей крупного восточноевропейского государства при малолетнем сыне, и кончая последней фразой царя, которую выдавил он из себя, слегка приподняв голову со смертного одра. В этой последней фразе, быть может, кроется разгадка тайны Ивана IV Грозного, не дающей покоя ученым и пытливым людям, но до нее еще далеко, до нее вся жизнь царя, которая (и только она!) может расставить знаки препинания во всем известной с детства формуле: «Казнить нельзя помиловать».
Государственный опыт Елены Глинской
«Боголюбие, милость, справедливость, мужество сердца, проницание ума и явное сходство с бессмертною супругою Игоря» (Н. М. Карамзин), а также некая схожесть внутриполитической ситуации в Киевской Руси IX века и стране Московии XVI века предоставляли великой княгине Елене Глинской, правительнице при малолетнем сыне, гипотетическую возможность повторить подвиги жены Игоря.
Ольга была правительницей после Рюрика — основателя династии, после Олега и Игоря. Варяги, по легенде, пришли в Восточную Европу, воспользовавшись приглашением местных племен, а если говорить точнее, беспорядками, то есть великой смутой, разразившейся
в здешних местах после того, как увлеченные потоками Великого переселения народов крупные группы славян в V–VII вв. отошли на Балканы и даже в Малую Азию.Ослабевшие без них племена восточноевропейцев не сумели эффективно сопротивляться натиску «благодетелей» с северо-запада. А натиск был нешуточный, о чем свидетельствует предание о расправе княгини Ольги над неплательщиками дани. Ольга, если верить летописцам, не просто по-бабьи зло отомстила убийцам своего мужа, она создала остов страны Рюриковичей. В XVI в. могучее древо этого рода разрослось сказочно — куда ни кинь, всюду потомки Рюриковичей. Шесть веков они правили Киевской Русью, удельными княжествами, Московским государством.
Но в середине XVI в. до заката эры Рюриковичей оставалось совсем немного: Иван IV, Федор и после Бориса Годунова Василий Шуйский. Кстати, в IX в. тоже был свой Годунов в лице «безродных» воевод — Аскольда и Дира.
В IX в. не знающая пределов энергия Рюриковичей возбуждает дикую энергию в обиженной женщине-вдове. Жестоко отомстив жителям Искоростени за убийство мужа, Ольга создает для своего сына и для всех Рюриковичей такой порядок в государстве, при котором их никто из местных обитателей пальцем не смел тронуть, разве что в бою и то по незнанию.
В XVI в. от Елены Глинской требуется решить аналогичную задачу: укрепить государство для своего малолетнего сына. Разница только в том, что созидательная энергия Рюриковичей почти угасла.
Судьба к Елене Глинской вначале была благосклонна: Василий III перед смертью передал ей «скипетр Великия Руси до возмужания сына». Сразу после его кончины в помощь правительнице были созданы Верховная дума, в состав которой вошли двадцать два самых знатных и знаменитых деятеля государства, и Опекунский совет из семи опытных в делах мира и войны человек. Затем в присутствии священнослужителей, князей, бояр, воевод, купцов и народа в Успенском соборе Московского Кремля митрополит Даниил благословил трехлетнего Ивана IV Васильевича властвовать страной, во все концы которой отправились гонцы с важными новостями, с заданием принять клятву верности новому повелителю. Прошла мирная неделя.
Елене доложили о том, что дядя Ивана IV дмитровский князь Юрий Иванович замыслил сбросить племянника с престола и даже заручился поддержкой Андрея Шуйского, которого правительница освободила из дмитровской темницы. Не все летописцы говорят об измене Юрия. Некоторые историки имеют противоположное мнение. Но в этом деле нас интересует другое: поведение Елены Глинской, имевшей «явное сходство с бессмертной супругою Игоря», а также бояр, обязанных помогать юной правительнице быть справедливой и мудрой.
Узнав о навете, Юрий Иванович наотрез отказался бежать из Москвы и сказал своим добрым слугам: «Я приехал в Москву закрыть глаза государю брату и клялся в верности к моему племяннику; не преступлю целования крестного и готов умереть в своей правде» [155] . Его взяли под стражу, заключили в темницу и предоставили полное право «умереть в своей правде».
Ответом на эту несправедливость, напугавшую многих, явилось бегство в Литву князя Симеона Федоровича Бельского и окольничего Ивана Лятцкого — опытного военачальника. Они готовили в Серпухове войско для ожидаемой войны с западным соседом, но вдруг переметнулись к королю Сигизмунду. За сим последовал очередной ход бояр: главный воевода и член Верховного совета князь Иван Бельский, а также князь Воротынский вместе с сыновьями были закованы и брошены в темницу без расследования и торжественного суда. Уже один этот факт говорит о том, что в высшем эшелоне власти началась драка за влияние на Елену Глинскую, официальную правительницу государства.
155
Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 442.
Предваряя описание дальнейших событий, Н. М. Карамзин дает блистательную характеристику того способа правления, который, в сущности, доминировал в Москве с 1533-го по 1546 год: «Мучительство олигархии есть самое опасное и самое несносное. Легче укрыться от одного, нежели от двадцати гонителей. Самодержец гневный уподобляется раздраженному Божеству, пред коим надобно только смиряться; но многочисленные тираны не имеют сей выгоды в глазах народа: он видит в них людей ему подобных и тем более ненавидит злоупотребление власти» [156] .
156
Там же. С. 442.