Москвич в Южном городе
Шрифт:
Я вспомнил столицу и понял, что по приезде в Южный Город что-то неуловимо изменилось во мне. Мне почему-то стало мучительно жаль всех москвичей, мне стало казаться, что в Москву попадают случайно, возможно, даже насильно, что большинство попавших с удовольствием уедут к морю или в деревни, или в Сибирь, но просто не имеют для этого возможности или сил, или смелости.
Я вдруг представил, что каждое утро мэр Москвы усталый и измученный приходит в свой кабинет и не может понять, что он здесь делает. Мэра уже с утра раздражают москвичи, раздражает погода, ему не хочется руководить, его тянет на дачу в осенний
Вадим
Рассвет в южном городе прекрасен и скоротечен. Я вышел на крыльцо, покурил, покормил кота Басю, который стремительно метнулся к моим ногам, стоило открыть входную дверь. Надо ему купить кошачьего корма, а то он за неделю съел весь запас моих сосисок.
Оделся, пошел по улице Пушкина в кафе купить круассан и выпить кофе. В 07:20 она обычно пустынна, но тут я услышал, что кто-то меня зовет. Дорогу перегородил огромный бритый мужичара.
– А ну иди сюда, – грозно сказал он.
Я оглядел себя с головы до ног. Нащупал в кармане тысячу рублей. К мужичаре идти не хотелось. Как даст по голове кулаком величиной с арбуз, и моя работа будет заказывать мне венок. Но я подошел. Мужичара засопел и вынул из-за пазухи котенка:
– Котенка хочешь?
Я осмотрел улицу Пушкина, по которой в разные стороны шныряли десятки, если не сотни, кошек и котов. Взглянул на мужичару и покачал головой.
– Не хочешь? Жаль.
Мужичара задумался и произнес:
– Тогда давай сигарету.
Дал ему сигарету. Он расплылся.
– Жаль, – говорит, – хороший котенок, смелый, у нас еще пять штук. Бери.
– Нет, – отвечаю, – спасибо, мне на работу.
– Меня Вадик зовут, я тут живу, если котята нужны, заходи.
Попрощался с Вадиком и пошел на работу.
Бармен
В подвале, куда я захожу после работы выпить стаканчик, стены расписаны греческими мозаиками. Греки собирают виноград, греки поют песни, танцуют. Говорят, раньше были и фривольные эротические работы, но власти предержащие после ряда эксцессов их убрали. Я в вине не разбираюсь, поэтому полностью доверяю барменам. Подошел к барной стойке и говорю:
– Мне вина хорошего, полусладкого.
– Полусладкое хорошим не бывает, – уже удивительно, задумался.
– Тогда коньяка.
– Неправильный ответ, – бармен как-то весело подпрыгивает.
– Не понял, – ну я честно не понял, с какой стати я должен угадывать, что мне пить.
– Если вы хотели полусладкого, то вам нужен портвейн. Сегодня привезли хороший портвейн.
Бармен подмигивает.
– Хорошо, сто пятьдесят грамм.
– Не сто пятьдесят, а двести.
– У меня нет денег на двести.
– Я налью в долг.
Бармен открывает амбарную книгу и записывает на меня долг.
– Закусывать будете?
– Шоколадку.
– Опять неправильный ответ, – мне опять плохо. Чем ему не угодила шоколадка?
– Сыр? Дорблю? – гадаю как могу.
– Нет, оливки и только с косточкой, только с косточкой.
Книжный моего детства
В Южном Городе я нашел книжный магазин моего детства. Не эти
помпезные торговые сети Москвы и Питера, с эстрадой, кофейнями и вечерними выступлениями, а просто книжный. Я вошел в просторное светлое помещение и уловил запах книг. Так пахли страницы Майн Рида, Жюля Верна и Луи Буссенара. Теперешние книги так не пахнут. Они все какие-то белые, штампованные, в целлофане и 18+.В книжном было пустынно. За столом в центре полок с книгами, стоящими до потолка, сидел седоватый старичок, который представился Игнатием. Под его столом сидели полосатый серый кот с зеленым ошейником и белая грязная собачонка без ошейника. Игнатий расположился у плазменного телевизора и переключал каналы.
Я осмотрел полки и охнул.
– Можно потрогать?
– Трогайте, трогайте.
Игнатий радостно вскочил и подбежал ко мне.
– Что читаете?
– Да все понемногу, поэзия, философия, история, проза.
– О-о-о, – протянул Игнатий.
– Чего, о-о-о?
– Читатель, как же вас мало осталось!
– С чего бы?
– Да сейчас все планшеты и планшеты, игрушки, а у нас книги-с.
Игнатий достал с полки «Переулок…» Пятигорского и протянул мне.
– Понимаете? – улыбнувшись спросил он.
– Да редкая книга.
– А то!
– С зарплаты, с зарплаты, – мне было неудобно, но честно, зарплата только завтра.
Я вышел из книжного. Игнатий разочарованно смотрел мне вослед.
Адам и Лида
– Слушай, Адам, тебе что, пятнадцать лет!
Молодая красивая девушка в белом полупрозрачном плаще за что-то выговаривала Адаму. Она красива той странной южной красотой, когда девушке идут самые неожиданные для северных городов наряды: кожаные штаны в обтяжку, огромные накладные ресницы и неимоверные розовые ногти. Все эти аксессуары так контрастируют с ее бледной кожей.
Мне очень интересно, что такое совершил Адам, что может сделать только пятнадцатилетний.
Я сижу в кафе Адама и подслушиваю их разговор. Я даже оторвался от Льва Шестова «Достоевский и Ницше», хотя с усилием делаю вид, что мне их разговор неинтересен.
Когда мне было пятнадцать лет, я на все знал ответ, ни в чем не сомневался и понимал, что такое хорошо и что такое плохо. Я мог часами раздавать оплеухи литературным классикам и удивлялся их бездарности. Я мог подтянуться двадцать один раз и выбегал сотку из двенадцати секунд.
Прислушался. Оказывается, Адам снял с моста свадебный замок и зачем-то подарил его Лиде (вот этой самой девушке). Девушка возмущается и не может понять, зачем он это сделал. Ведь он разбил чью-то семью. Адам горестно сопит. Потом берет ладошку Лиды и аккуратно ее целует. Лида на мгновение замирает и добреет. Адам обещает вернуть замок на место.
Приезжая
– Грязно тут у вас и мелко и жарко, – сказала мне женщина в солнцезащитных очках и присела на лавочку.
Вид у нее был московский. Московский вид легко отличить. Человек легко одет и у него нет рюкзака, куда можно положить одежду, если вдруг неожиданно потеплеет или похолодает.
– Нет, нет, – ответил я, защищая Южный Город, – у нас чисто и, в отличие от Москвы, люди убирают сами.
– Что, ни одного таджика?
Я люблю таджиков, но дворниками они в Южном Городе не работают.