Мост дружбы

— Ну, из-за тех, кто на корабле.

— А еще больше из-за американцев! Мало того, что они ядерные вооружения наращивают и любые переговоры об их сокращении срывали — лишь бы в Европу свои ракеты с ядерными боеголовками сунуть. Их монополии страсть как любят свой нос совать в чужие страны. Всех себе подчиненными, купленными или припугнутыми считают. Так даже древние римляне, захватив весь прилегающий к этому Средиземному морю мир, не решались делать. А эти современные, просвещенные, «свободолюбивые», всей своей ягуарной тяжестью на островок в ближнем их море, как на маленькую зверюшку в сельве навалились и растерзали. Да еще и облизываются, уверяют, что «целый народ освободили». А по правде, так за колючую проволоку концлагеря, в который остров превратили, согнали. Да чего там! Будто газет не читала, радио молчало?

— При чем же здесь курс корабля?

— Вот и приходится, дочка, ухо востро держать. Эти нахальные янки тут поблизости «мир насаждают».

— Да разве миротворческие цели у них могут быть?

— Все знают: Израйль под их крылышком на Ливан напал, чужую страну захватил, всех неугодных — за колючую проволоку в концлагеря. По нацистскому рецепту, по какому немало людей при Гитлере погибли. А теперь в такие же концлагеря для арабов. И только за то, что они арабы! Американцы переговоры там затеяли и сами в них как посредники участвовали, а в лагерях для беженцев из Палестины — резня, тысячи убитых женщин, стариков, детей.

— Так ведь не американцы же!

— Как же! Они даже возмущались, слезы лили, а сами потихоньку Израйль по головке гладили. А потом…

— Что потом?

— Еще полтора года назад во главе с американцами высадились в Ливане натовские миротворческие силы.

— Чтобы не было междоусобной войны.

— И началась там другая «миротворческая», «в одни ворота».

— Почему «в одни ворота»? Что за футбольный язык?

— Да потому, что в эти минуты, когда мы мимо плывем под советским флагом, корабли шестого американского флота подошли к ливанской столице и расстреливают ее из артиллерийских орудий. Вот тебе и миротворцы!

— Какой ужас! По радио слушаешь, не чувствуешь, что это рядом!

— Кстати, о футбольном языке. Адмирал с линкора «Нью Джерси» хвастал, что один снаряд, выпущенный с его корабля, оставит воронку размером с футбольное поле. Видишь, какие «миротворческие футболисты»! Но беда в том, что кратеры с футбольное поле образуются не на спортивных площадках, а в густо населенных жилых кварталах города и прилегающих к нему деревнях. И мирные жители превращаются в угольки. И некоторое время даже светятся в темноте. Вот какие «пальмовые веточки»!

— Но как это возможно? Как на это весь мир смотрит?

— Невозможно, но происходит, потому что твои янки во всем мире считают себя и полицейскими и хозяевами.

— Почему мои! — возмутилась Аня. — Никакие не мои! Я просто не понимаю.

— А они понимают, что им стрелять безответно по городу сподручно с кораблей. Свой «военный бизнес» предпочитают делать с комфортом. А дома у себя войны сто лет не нюхали, только богатели от нее твои американцы.

— Капиталисты и рабочие — не одно и то же. Зачем ты так?

— Хочу пронять тебя, а ты своего Андрюху проймешь. Так почему я так строго за курсом слежу? Да потому, что эти «джинсы-джимсы», чтобы им, их «кровавому миротворчеству», никто не помешал, объявили зону вокруг своего флота особой и всякий появившийся в ней корабль или самолет — вражеским.

— Как так вражеским? Войны нет и формальных врагов у Америки быть не может!

— Не может. Верно! Сенат американский войны не объявлял. Но «миротворческими делами» с уничтожением во имя их мирных жителей заниматься не возбраняется, как видим. Для этого твоим американцам санкции сената не требуется. Зачем война, если воевать можно и без ее объявления? Напал во имя непрошеной «свободы» на чужой народ. Напал «во имя мира» на чужую землю. Впрочем, не «нападать с помощью оружия», а, по терминологии того адмирала, «играть в футбол в одни ворота». Безнаказанно притом и без свидетелей в виде нежелательных кораблей или самолетов в зоне. Вот и я не имею права командой рисковать, под их миротворческий прицел попасть. Приходится за курсом следить, чтобы в «преступную мирную зону» ненароком не попасть.

— Это ужасно, что ты рассказал. А я знала, как «не знала»!

— А ты говоришь: американцы!

— Не все же такие!

— Не все, но дающие приказ и делающие бизнес на войне — таковы! Им кровь с рук не отмывать. Она где-то там на суше проливается. Даже в бинокль не видно. У них дело техническое, подал снаряд в казенную часть, нажал спуск, от грохота ухмыльнулся, и опять заряжай. В день по полтысячи выпускают. Производительность труда, как у Форда! Да ты прислушайся. До нас грохот канонады докатывается.

— Я думала, где-то там гроза.

— Не гроза, а угроза, и не тайная, а явная. Так что пусть лучше ваша «американская тайна», которую твой Андрюха выдумал, тайной останется.

На капитанский мостик по крутому трапу взлетел взволнованный радист в распахнутом кителе, Анин знакомый, молодой паренек, рыжеватый, кудрявый, радиолюбительством увлекался:

— Иван Семенович, товарищ капитан! Торговый теплоход торпедирован. Недавно в Гданьске в судоверфях на воду спущен. Шел из Триполи и из «проклятой зоны» выйти не успел.

Иван Семенович преобразился, выпрямился, усы дыбом:

— Координаты?

— В ста милях отсюда. На юго-юго-восток.

— Курс зюйд-ост-ост! — крикнул капитан вахтенному в рулевой рубке.

Аня широко открытыми глазами смотрела на отца.

— Разложить на палубе советский флаг, чтобы с воздуха видно было! — громовым голосом командовал он. — Полундра!

«Дежнев» застал «Фредерика Шопена» еще на поверхности. Вернее, только его высоко поднятую корму со свежевыкрашенным на верфи рулем и поблескивающим на солнце, словно отполированным винтом. Очевидно, в трюме скопился воздух и не давал кораблю затонуть окончательно.

— Эй, на юте, на баке! Готовить шлюпки! — гремел бас капитана. — Геть с мостика, — последнее относилось к дочери.

Аня ни жива ни мертва скатилась по трапу на палубу. Там она, притаившись за переборкой, наблюдала, как матросы снимают с шлюпок брезенты, бросают на скамейки пробковые пояса и спасательные круги.

Андрей старательно греб в паре со своим корабельным другом Васей. Аня смотрела им вслед. Ее в шлюпку не взяли, как она ни просилась.

Для того чтобы рассмотреть торчащую из воды корму, Андрею приходилось оборачиваться через плечо; Аню же он видел все время. Она перегнулась через реллинги и всматривалась в море.

Волны были округлыми и казались небольшими. Однако черные точки — головы людей, держащихся на воде — заметно поднимались и опускались. Шлюпки тоже то взлетали, становясь силуэтами на эмали неба, то проваливались, полуприкрытые валом.

Советские моряки на передних шлюпках подбирали из воды людей.

Шлюпка Андрея шла одной из последних. Но даже с нее различить Аню было нельзя: «Дежнев» развернулся. Зато на торчавшей из воды корме тонущего судна Андрей увидел одинокую фигуру. «Неужели капитан с погибшего корабля?»