Мост
Шрифт:
Ревик хмурится, качая головой. Он отталкивает свет другого мужчины.
Он подносит ладонь жены к своей груди, баюкает её у своего сердца и жалеет, что не может затащить её внутрь себя, внутрь своего тела и света. Когда он вновь смотрит на неё, она качает головой, её идеальные полные губы расплываются в улыбке, которую он так хорошо знает, и это награждает его столь болезненной эрекцией, что он чуть не вскрикивает.
Дело даже не в сексе, дело в ней.
Она здесь.
Она действительно здесь. Она его не бросила.
Должно быть, это она тоже отчасти ощутила. Он видит проблеск в её глазах, интенсивный прилив чувств прямо перед тем, как
«Я скучала по тебе, — говорит она ему едва слышно. — Так сильно, детка. Так сильно».
Он подаётся навстречу её прикосновению, закрывая глаза. Он силится найти слова, распутать хоть малейший фрагмент его эмоций. «Я думал, что потерял тебя, — выдавливает он, едва сумев сказать хоть это. — Боги, Элли. Я думал, что потерял тебя».
Её свет притягивает его, смягчается. «Я здесь. Ты можешь расслабиться. Теперь ты можешь расслабиться».
«Нет, — он качает головой, привлекая её к себе. — Элли… скажи мне. Пообещай мне, что ты больше никогда меня не оставишь, бл*дь. Никогда».
Он пытается осмыслить собственные слова.
Она же этого не делала. Конечно, она этого не делала.
Тогда почему в глубине души ему кажется, что это её рук дело?
Он действительно злится на неё?
«Больше никаких разлук…» — бормочет он.
Он наблюдает за её блестящими глазами, когда она окидывает взглядом остальных, и он задаётся вопросом, сколько она помнит, если вообще что-то помнит.
Он хочет, чтобы она смотрела на него, только на него, может, весь следующий месяц… может, все следующие десять лет… и она, похоже, тоже чувствует это, потому что её взгляд возвращается к его лицу. Она хмурит лоб от беспокойства, прикасается к его лицу, затем к его шее и спускается ниже, к впадинке горла. Он наблюдает, как она его трогает, больше не слушая других. Он хочет провести своими пальцами и губами по каждой линии и изгибу каждого её замысловатого выражения лица.
«Ревик, — говорит она. — Всё хорошо».
«Нет, — он качает головой. — Всё не хорошо, Элли».
«Тебе не нужна она…» — начинает она.
«Что?»
«…Тебе не нужна я», — поясняет она.
Он смотрит на неё, не ощущая ничего, кроме боли, резкого желания, чтобы остальные ушли, убрались отсюда нахер и оставили его наедине с женой. Он осознает, что всё ещё злится на неё, но не может это осмыслить. Он даже не пытается.
«Пообещай мне, Элли. Пообещай, что ты больше меня не бросишь».
Его жена смеётся. Когда она делает это, боль в его животе и свете усиливается.
Она ласкает его пальцы, и боль становится невыносимой.
Он теряет ту выдержку, что у него имелась. Склонившись над ней, он игнорирует остальных и целует её в губы, поначалу несильно, скользя губами по её рту, лаская её лицо. Он ощущает там собственничество, почти предупреждение, может, страх, может, сомнение.
Он предупреждает её… о чём? Никогда больше не получать травму? Никогда не делать ему больно?
Никогда
не оставлять его.Никогда не терять тот свет в её глазах — по крайней мере, так, чтобы он мог его видеть.
Когда он целует её во второй раз, её губы смягчаются, словно она его услышала. Он целует её крепче, не сумев сдержаться, когда она отвечает на поцелуй. Он ощущает её руки в своих волосах и на плечах, её пальцы впиваются в мышцы и кожу.
Он пытается поначалу быть нежным, сдержанным, осознаёт, что она слаба, что она не ела, слишком долго лежала там, но забывает обо всём, когда она углубляет поцелуй, и её горячий язык проникает в его рот. Она плавится под ним всем телом, притягивает, дразнит.
Он стонет, сходя с ума, когда её ладонь медленно опускается по его телу. Теперь она массирует его пальцами, притягивает его, дёргает его свет…
Не успев осознать, что сдвинулся с места, он уже наполовину лежит на ней, повалившись на узкую кровать, прижав её запястья к мягкому матрасу, впиваясь ртом в её губы и стараясь не кусать её, пока покрывает поцелуями её шею. Их губы вновь встречаются, и в этот раз поцелуй длится дольше.
И опять он старается не навредить ей, не даёт себе разорвать её рубашку голыми руками. Она высвобождает запястья из его хватки, и он вновь ощущает на себе её ладони — в этот раз они открыто изучают его тело, её язык следует за пальцами, и он издаёт громкий, низкий стон, слишком сильно стискивая её руками.
Он не остановится. Не сможет. Он не попытается это остановить.
Он не может даже притвориться, что хочет это остановить.
«Наше дитя, Элли, — говорит он ей, тяжело дыша. — Мы должны найти её. Мы должны…»
«Я знаю, — говорит она, успокаивая его. — Я знаю, Ревик. Всё хорошо…»
«Джон прав. Наше время на исходе».
«Я знаю. Всё хорошо, детка… всё хорошо. Я знаю, где она».
Остальные исчезают на фоне, пропадают из его света, и он это едва замечает. Он забывает о них ещё до того, как они ушли. Он даже не утруждается посмотреть, прислушаться к щелчку замка, когда дверь закрывается. Он наедине с ней, и это всё, что имеет значение.
Он хочет попросить её о сексе. Он хочет спросить, хочет ли она его, любит ли она его… что он может сделать с её телом. Он хочет знать, как сильно она по нему скучала.
Он хочет выведать это у неё, добиться, чтобы она говорила с ним, пока он её трахает; говорила, как сильно она по нему скучала, и в чём это проявлялось. Он хочет обещаний. Он хочет извинений, бл*дь. Он хочет ощутить её руки на каждом сантиметре своего тела. Он хочет, чтобы она понимала, что она сделала с ним, опять оставив его, без предупреждения, безо всякой возможности подготовиться.
Он хочет попросить её открыть свой свет ещё сильнее, взять его в рот. Он хочет спросить, можно ли ему привязать её к кровати, использовать телекинез.
Он хочет извиниться. Он хочет знать, прощает ли она его.
Он хочет знать, может ли он запереть её здесь, удерживать с собой несколько недель, кормить её, трахать когда ему вздумается, дразнить её… позволит ли она ему командовать ей по-настоящему, как они обсуждали до всего этого происшествия. Он хочет знать, хочет ли она сделать это грубо, или же ему можно действовать медленно, используя свой свет и тело, пока она не начнёт умолять.