Мотылек летит на пламя

В результате Стивен ушел, а Барт долго не мог успокоиться.

Свет померк, хижину окутала тьма, но за перегородкой не стихал разговор. Казалось, Барт в чем-то обвинял индианку, а она устало оправдывалась.

Наконец Джейк заснул. Ночь пронеслась, как одна минута; возможно, потому, что ему ничего не снилось, и когда его разбудил резкий стук в дверь, он не сразу понял, что наступило утро.

— Эй, ребята, вставайте! Началась война! Южане захватили форт Самтер! Северяне хотят освободить негров! — прокричал какой-то человек и побежал дальше.

Из-за перегородки вышел сонный Барт и проворчал:

— Какого дьявола! Могли бы поспать еще час.

Джейк сел на постели.

— Война. Между Севером и Югом, как давно предрекали. Думаю, это серьезно.

— Плевать я хотел на эту войну! — сказал Барт. — Поиграют и разойдутся.

Джейк так не считал. Война есть война: ее первыми, причем безвинными жертвами всегда оказываются женщины и дети.

Ночью лил дождь, но утро выдалось ясным. В чистых лужах, как в зеркалах, отражалось небо. Большая площадка между бараками, служившая местом сборищ старателей, представляла собой сплошное болото. Мужчины суетились, крича, жестикулируя, разбрызгивая грязь. Безусловно, то, что случилось по другую сторону материка, не могло непосредственно касаться тех, кто находился в Калифорнии, но обсуждение служило приятным разнообразием в беспросветной жизни золотоискателей.

Джейк послушал, что говорят старатели (толком никто ничего не знал), и оглянулся в поисках Барта, который нехотя пошел вместе с ним, но того нигде не было. Тогда он отправился обратно.

Барт был в хижине, он сидел за столом. Перед ним стояла полупустая бутылка виски, и его глаза тоже были пустыми. Джейк понял: что-то случилось, но он еще не мог отойти от недавних впечатлений.

— Слышал, что говорят про войну? Как думаешь, что теперь будет?

Барт разомкнул плотно сжатые челюсти и проговорил со злобным отчаянием:

— Повторяю еще раз: плевать я хотел на войну! Унга ушла.

Джейк прислонился к косяку.

— Ушла? Почему?

— Вчера она не стала со мной спать, отказала. Это случилось впервые. Ничего не объяснила, просто оттолкнула и все. Я решил, что это неспроста. А сегодня на площади я услышал про Унгу… — Он сделал паузу, тяжело покачал головой и продолжил: — Говорили, будто пока мы с тобой работали на участке, она заходила в хижины старателей сам знаешь, зачем. Что те платили ей золотым песком, который она зашивала в подол.

— Полагаю, слухи об Унге пустил Стивен.

— Возможно. В любом случае это оказалось неправдой. Я разорвал ее платье и ничего не нашел. Но уже не мог остановиться, обозвал шлюхой, сказал, что у нее в животе чужой ребенок, пусть делает с ним, что хочет, я все равно никогда его не признаю, и я… я ее ударил. По лицу, сильно, так, что пошла кровь. Не понимаю, что на меня нашло?! Потом отправился в лавку за виски, а когда вернулся, ее уже не было.

— Как думаешь, куда она пошла?

— Не знаю. Возможно, к Стивену?

— Едва ли.

— Зачем я это сделал? — уныло произнес Барт и обхватил руками голову. — Она вся была гладкой, шелковистой, как вода: кожа, волосы, губы. И я всегда чувствовал, как она улыбается в темноте. Мне казалось, будто внутри нее завязан тугой узел, но когда… когда мы были вместе, этот узел ослабевал, а потом развязывался. И тогда и мне, и ей становилось удивительно хорошо.

Джейк понимал, что чувствует приятель. Можно долго существовать, полагая, что тебе никто не нужен, а после приходит день, когда понимаешь: позади, впереди и внутри тебя — пустота. И не можешь с этим жить.

Он заметил, что все вещи находятся на своих местах. Индианка ушла в той одежде, которая была на ней, и больше ничего не взяла. На полке стояли туфельки из коричневой кожи — хрупкие лодочки, в которых — увы! — невозможно уплыть в волшебную страну.

Прошло несколько дней, потом недель. Унга не вернулась. Поиски не дали результата. Она исчезла, как будто ее никогда не было в их жизни.

Глава 2

Осеннее золото было смыто дождями, деревья стояли голые, и меж стволов проглядывала красная глинистая дорога. Хотя с виду жизнь в Темре шла своим чередом, Саре все чаще казалось, что эта дорога ведет в никуда.

В вышине все также стремительно неслись облака, холмы выгибались навстречу небу, но на земле поселилась печаль.

В первую очередь, в этом была виновата война. Пусть от отца и Юджина приходили бодрые письма (армия Конфедерации продолжала наступать, и все считали, что победа близка), Сара понимала, что и того, и другого в любую минуту могут убить.

Она хорошо помнила лихорадочное время, когда мужчины спешно записывались в добровольцы, женщины шили форму по выкройкам, опубликованным в газетах, и семьи южан собирали деньги для формирования пехотных рот и конных отрядов.

Сара была обескуражена тем, что отец и брат решили оставить ее одну, но Уильям сумел убедить дочь в том, что вскоре они с Юджином вернутся домой и что она отлично справится с делами с помощью мистера Фоера, которого не взяли в армию из-за хромой ноги.

— Мы куда выносливее изнеженных янки! С раннего детства проводим жизнь под открытым небом и учимся владеть оружием! А что могут и на что годны они?! — хвастливо заявлял Юджин.

Как крупный плантатор и мужчина, коему перевалило за сорок, Уильям О’Келли мог избежать воинской повинности, но решил защищать землю, ставшую его второй родиной. Так же, как и сын, он был уверен в том, что солдаты Конфедерации без труда разобьют янки.

Несколько месяцев после начала войны армия южан в самом деле продолжала стремительно наступать. Военный министр Конфедерации заявлял, что к концу лета она войдет в Вашингтон и поднимет флаг над зданием Капитолия.

Тем временем в тылу начались трудности, о которых Сара пыталась сообщить в письме, втайне надеясь на то, что отец и Юджин каким-то чудом сумеют вырваться из армии и прийти к ней на помощь.

Она сидела одна в отцовском кабинете, где отныне проводила большую часть времени, и пыталась как можно понятнее изложить то, что ее волновало.

Сара всегда считала, что с нее довольно вести дом и отдавать распоряжения слугам, а управление плантацией — мужское дело, потому, когда мистер Фоер стал обращаться к ней с требованием разрешить то одну, то другую проблему, она впала в растерянность.

Из-за блокады южных портов кораблями северян ощущался недостаток в обуви, одежде, медикаментах, бумаге, керосине, мыле, соли. Часть лошадей, мулов, крупного рогатого скота забрали «для нужд армии». В начале войны многие рабы умудрились самовольно покинуть поместье, да и сейчас постоянно пытались сбежать, несмотря на то, что Конфедерация выделила для охраны плантаций сто тысяч солдат.