Мотылёк над жемчужным пламенем

– Уйди, Варька. Вали, блин, – выгибается он, явно не желая, чтобы за ним наблюдали. Все это выглядит ужасно. Дико. – Я устал. Я чертовки устал. Оставь меня в покое. Уходи.

Находясь в полной прострации, я покидаю комнату Вити, но уйти не решаюсь. Боюсь остаться, боюсь оставить, просто боюсь жить дальше. Ухожу на кухню, оставляю свет выключенным, запираю за собой дверь, сажусь за стол, ногтями вонзаюсь в голову и даю волю эмоциям. Рву на себе волосы, рыдаю, но все беззвучно. Кричу от боли, но беззвучно. Надрывая горло проклинаю нашу знакомство и свои ядовитые чувства, но не произношу ни звука.

Я должна была догадаться. Должна была. Его поведение, странные замашки, замкнутость и отрешенность – очевидные подсказки, которые, за линзой розовый очков, мне так и не удалось разглядеть. И даже сейчас я не могу его оставить. Мне хочется помочь ему; хочется поддержать, сказать, что мы справимся, болезнь отступит, а зависимость будет побеждена. Мне очень хочется, но почему я в это не верю?

Сейчас не представляется возможным понять, чего я хочу – помочь ему или себе? Удовлетворить свою любовь или спасти дорогого человека. Не знаю. Я ничего не знаю. Мне верно бежать отсюда, но попросту нет сил.

И снова рыдаю. Беззвучно.

«Он поступил бесчеловечно. Он предал. Растоптал…» – последняя мысль с которой, спустя час, я проваливаюсь в сон.

* * *

Я просыпаюсь от шума воды в ванной. Часы на микроволновой печи показывали 4:07. На секунду мне показалось, что я нахожусь дома, обиженные на недавний побег родители не спешат отвести меня в комнату, оттого всячески игнорируют мое присутствие. Но эти секунды испаряются вместе с сонливостью. Реальность рушится на меня ледяным потоком. Таким же потоком начинают литься слезы. Так больно, так больно.

Выйдя из кухни, я встречаю Звягина. На сей раз не лунатика. Он стоит склонившись над ванной, из бортов которой вот-вот хлынет вода. Стоит молча, слегка шатается. Я невольно всхлипываю, и Витя оборачивается на звук, всматривается в мое заплаканное лицо и пренебрежительно кривится:

– Ты что нюни распустила, а? – рычит, как зверь. – Пореветь сюда пришла? Противно от тебя! Вали отсюда, сказал! Пошла!

Резко отворачивается, берется за переносицу. Мне заметно, как трясутся его плечи, но явно не от смеха.

– Ты должна меня боятся, Варя… Я сам себя боюсь. Ты должна меня ненавидеть! Ты…

– Уже ненавижу, – хрипло перебиваю я. – Всем сердцем ненавижу.

Витя на грани истерики, но он держится.

– Вот и правильно. Забудь меня. Мне уже нечем не поможешь.

Я до боли сжимаю кулаки. До крови закусываю губу. Вроде бы ранить нечего, но он продолжает кромсать мое сердце. Я не вру, меня как ту ванну переполняет до краев жгучая ненависть.

– Прости меня… Я не хотел…

– Какая же ты мразь, – вылетает на выдохе. – Бессердечная мразь.

Сквозь носки просачивается холодная вода, она стремительно растекается по квартире и впитывается в ковры.

– Прости меня. Все не должно было быть так…

Содрогаясь от ненависти надеваю шапку и куртку, хочу как можно быстрее уйти из этой квартиры, убежать от этого человека, но останавливаюсь у самой двери.

– Прости меня. Варя. Прости.

Моя голова запрокидывается к потолку, из груди вырывается сдавленный стон. Я бегу на Звягина, вонзаюсь когтями в плечи, рву волосы, бью по спине, кусаюсь, кричу что есть мочи. Мне хочется навредить ему, сделать как можно больнее, но даже собравшаяся под ногтями кровь не приносит должного облегчения.

– За что, Звягин?! За что ты так со мной?

Витя не пытается сопротивляться, он крепко обнимает меня и валит на мокрый пол. Целует в лоб, нос, глаза, а я брыкаюсь. Шапка сползает на лицо, куртка тяжелеет впитав воду, но я продолжаю пинать его по ногам, впиваться зубами в плечи. Витя крепко прижимает мою голову, отчего я вовсе не могу пошевелится. Гладит, как истеричного ребенка и приговаривает:

– Тише, тише. Спокойно.

– За что, Витя? За что? – сипло шепчу я, глотая слезы.

– Тише, тише.

– Ненавижу…

Глава#18. Витя

Любимых не ищут, их в награду дают небеса…

Или сам дьявол.

Весенний воздух приятно охладил кожу.

После недельного затворничества я нашел в себе силы покинуть угнетающие стены. Погода шептала, что не скажешь про мое состояние. Я наивно решил, что яркое солнце и смех детей на детских площадках помогут мне выдохнуть, но этого не произошло. Не легчало ни на грамм. За эту неделю я здорово скинул в весе, отчего руки утонули в рукавах толстовки, а штаны расхлябисто болтались на бедрах. Темный мешки под глазами, слабость во всем теле. Да и мрачное выражение лица отпугивает окружающих. Женщины не стесняются отдергивать детей, который намереваются улыбнуться приведению из шкафа. Продавщицы чебуреков прячут деньги в карманах замасленных фартуков, что является правильным решением. Сейчас я Витя – слабый, унылый парень, шоркающий кроссовками по асфальту, но произойдет щелчок, и я превращусь в ту еще мразь, которая не остановится не перед чем, дабы удовлетворить свою потребность.

Так было всегда. Так будет всегда.

Но есть один человек, который думает иначе. Я не в силах доказать маленькой упертой девчонке, что она ковыряет бетон пластмассовой ложечкой. С идиотской улыбкой на лице она осыпает цветочками дохлого голубя и танцует сальсу под панихиду. Переубедить Варю невозможно, зануда свято верит в радужное будущее, которое давным-давно стерто. Мне бы поучится у нее оптимизму, но я не придурок. Придурок, но не такой отчаянный.

И вот даже сейчас я отвлекаюсь от томной прогулки, потому что уже десять минут мой телефон настойчиво вибрирует в кармане. Я пропустил тот момент, когда человек с дурацкой шапкой взял меня под свой контроль. Позор мне.

– Ты где? У тебя все хорошо? – раздается обеспокоенный голос Вари, прежде чем я успеваю поздороваться.

– Да, мамочка, я в порядке, – натянуто улыбаюсь, пусть она этого не видит. – Поел горохового супа и сходил по-большому. И подтерся тоже сам.

– Не смешно, Звягин. Я переживаю.

– Брось, милая. Не к чему это все. Лучше расскажи – как дела в школе? Они оценили твой осенний топиарий? Или ты папье-маше украсила? Не припомню. Прости, но когда ты говоришь о школе, я стараюсь тебя не слушать.

– Вот именно, Звягин! Ты вообще собираешься возвращаться в школу?

– А? Что? Не слышу?

На том конце трубки слышится отборный мат.

– Ладно-ладно, не злись, поэтесса. Я гуляю по парку. Все просто отлично. Но недостаточно отлично, чтобы ходить на уроки. Боюсь нанюхаться мелом.

Она молчит, а я гадаю, что из сказанного усвоится в ее голове первым.

– По парку?

Браво, Варя, ты побила все рекорды занудства.

– Да, по парку. Ем абрикосовое мороженное и гоняюсь за бабочками. Присоединяйся, это весело.