Мотылёк

– Нам это хорошо известно, – сказали Клузио и Матюрет.

Начальник вызвал меня на разговор. Его друг дал согласие. Он спросил, что я собираюсь взять с собой в лодку.

– Бочонок на пятьдесят литров воды, двадцать пять килограммов кукурузной муки, шесть литров растительного масла. Это все.

– Carajo! Разве можно с такой малостью идти в море?

– Да.

– Ну ты и храбрец, француз! Ну и храбрец!

Все тип-топ. Начальник решился на третье дело. Он спокойно добавил:

– Веришь ты мне, друг, или нет, но я делаю это в первую очередь ради своих детей и ради тебя – во вторую. Ты заслужил это своей храбростью.

Я знал, что он говорит правду, и поблагодарил.

– Как бы устроить так, чтобы я сам не очень-то засветился?

– Тебя и не втягивают в неприятности. Я уйду ночью, когда заступит на дежурство твой заместитель.

– Какой план?

– Начнешь с того, что завтра сократишь ночную охрану на одного человека. Через три дня уберешь еще одного. Когда останется лишь один, караульную будку перенесешь и поставишь напротив двери в нашу камеру. Первой же дождливой ночью часовой укроется в будке, а я в это время вылезу через заднее окно. От тебя только потребуется устроить короткое замыкание, чтобы вырубить прожекторы вокруг стены. Больше ничего. Можно сделать таким образом: к концам медной проволоки длиной, скажем, в метр привяжешь два камня и забросишь на два электрических провода, идущих от столба к системе освещения. Теперь насчет рыбака. Пусть он поставит лодку на цепь с висячим замком, но не запирает, чтобы мне не терять лишнего времени. Паруса должны быть наготове, чтобы осталось только их поднять. Да пусть приготовит три весла, чтобы нам поскорей выбраться на ветер.

– Но лодка с небольшим мотором, – сказал начальник.

– Да? Тем лучше. Пусть мотор тарахтит потихоньку, будто он его прогревает, а сам зайдет в ближайшее кафе выпить спиртного. Когда увидит, что мы на подходе, он должен стоять рядом с лодкой в черном клеенчатом плаще.

– А деньги?

– Твои двадцать тысяч я делю пополам – даже по купюрам. Рыбаку отдам его семь тысяч вперед. Ты получишь половину от двадцати авансом, а другую половину – от француза, оставшегося здесь. Я скажу от кого.

– Ты не доверяешь мне. Это плохо.

– Не в этом дело. Ты можешь подкачать с коротким замыканием. За что тогда платить? Без этой штуки побег не состоится.

– Согласен.

Все устраивалось как нельзя лучше. Через начальника я передал рыбаку семь тысяч песо. Через пять дней в ночном наряде стоял только один часовой. Караульная будка переместилась к нашей камере. Оставалось ждать дождя, но его как не бывало. Железные прутья на окне подпилены. Сам начальник тюрьмы предоставил в наше распоряжение полотна от слесарной пилы. Подпил прутьев тщательно замаскировали. Более того, его прикрывает клетка с попугаем, который уже научился выговаривать слово «говно» по-французски. Нервы напряжены. Сидим как на иголках. Начальник уже получил половину денег. Ждем каждую ночь. А дождя все нет. Договорились, что начальник устроит короткое замыкание час спустя после начала ливня. Ни одной капли: в это время года такое просто невероятно. Появилось небольшое облако в очень подходящее время. Мы следим за ним из зарешеченного окна. Оно вселило надежду – и опять ничего. Можно сойти с ума. Целых шестнадцать дней. Уже все наготове. Целых шестнадцать ночей сплошного ожидания. Душа ушла в пятки. В воскресенье утром во дворе появился начальник тюрьмы. Он увел меня в свой кабинет. Там он вручил мне вскрытую пачку, в которой не хватало половины денег, и целую пачку.

– В чем дело?

– Француз, друг мой. У тебя осталась только сегодняшняя ночь. В шесть утра вас отправят в Барранкилью. Я возвращаю тебе только три тысячи песо из тех, которые ты отдал рыбаку. Остальное он уже успел потратить. Если Господь пошлет нам дождь, рыбак будет тебя ждать в условленном месте, и ты сможешь ему отдать эти деньги, когда заберешь лодку. Тебе я доверяю, и нечего бояться.

Но дождь так и не пошел.

Побег из Барранкильи

В шесть утра восемь солдат и два капрала во главе с лейтенантом надели на нас наручники, посадили в военный грузовик и отправили в Барранкилью. За три с половиной часа проехали сто восемьдесят километров. В десять утра уже были в тюрьме под названием «Восьмидесятка» в пригороде Медельина. Сколько труда положено на то, чтобы не оказаться в Барранкилье, и тем не менее мы здесь! Барранкилья – большой город. Главный атлантический порт Колумбии, расположенный в устье реки Магдалена. Тюрьма тоже большая: четыреста заключенных и около сотни надзирателей. Она почти ничем не отличается от любого европейского узилища. Ее окружают две стены высотой более восьми метров. Нас приветствует высокое тюремное начальство во главе с доном Грегорио – самым большим начальником. В тюрьме четыре двора – по два слева и справа. Посередине тянется длинная часовня, где проходят мессы, одновременно она служит комнатой для свиданий. Нас поместили во двор для «особо опасных преступников». При обыске надзиратели обнаружили двадцать три тысячи песо и две небольшие стрелы. Я счел своим долгом предупредить начальника, что стрелы отравлены. Последнее обстоятельство вряд ли отрекомендовало нас как примерных граждан.

– У этих французов еще и отравленные стрелы!

Для нас тюрьма в Барранкилье представляется самым опасным звеном во всей цепи предшествовавших ей приключений. Здесь нас собираются передать в руки французских властей. Итак, Барранкилья, или ее большая тюрьма, становится критической точкой. Бежать во что бы то ни стало! Бежать любой ценой! Поставить все на карту!

Наша камера находится посередине двора. Впрочем, это даже не камера, а клетка: бетонная крыша покоится на мощных железных столбах. В одном углу находится туалет и умывальник. Весь двор представляет собой прямоугольник со сторонами сорок на восемьдесят метров. Клетки расположены по периметру четырех дворовых стен, решетки камер выходят во двор. В этих камерах-клетках еще сотни заключенных. Нас, шестерых французов, поместили в отдельную камеру. Через решетку днем и ночью можно наблюдать, что происходит в других камерах и во дворе. Разумеется, мы тоже под перекрестным наблюдением как со стороны заключенных, так и со стороны надзирателей. По сути, камеры закрываются только на ночь, а с шести утра до шести вечера можно свободно шляться туда и обратно. Сверху над решетками проходят водостоки, не позволяющие дождевой воде проникать в камеру. Весь день мы проводим во дворе и, как говорилось выше, входим в камеру и выходим из нее по собственному усмотрению. Мы ходим по двору, разговариваем и даже едим.

Через два дня нас, всех шестерых, привели в часовню. Там находились начальник тюрьмы, несколько полицейских, семь или восемь фоторепортеров местных газет.

– Вы бежали из французской исправительной колонии в Гвиане?

– Мы никогда это не отрицали.

– За какие преступления каждого из вас приговорили к столь суровому наказанию?

– Это не имеет значения. Важно то, что нами не совершено никакого преступления на территории Колумбии, в то время как колумбийцы не только отказывают нам в праве встать на честный путь, но и принимают участие в нашем преследовании, то есть выполняют роль добровольного жандарма в интересах французского правительства.

– Колумбия не считает возможным принять вас на своей территории.

– Но я и двое других моих товарищей не только не помышляли об этом, но и до сих пор решительно настроены против пребывания в вашей стране. Нас арестовали в море. Мы не делали никаких попыток высадиться на вашей земле. Напротив, мы делали все, чтобы убраться отсюда.

– Я журналист и представляю католическую газету. Скажите, французские католики похожи на наших, колумбийских?

– Возможно, колумбийцы – крещеные католики, но ваш образ мышления и поведение далеки от христианских.

– В чем же вы нас упрекаете?

– Вы сотрудничаете с тюремными властями, преследующими нас. Более того, вы за них выполняете их же работу. Вы забрали нашу лодку и все, что в ней находилось. Вы лишили нас собственности, полученной нами в качестве подарка от католиков острова Кюрасао в лице епископа Ирене де Брюина, так благородно их представляющего. С вашей стороны совершенно несправедливо отказывать нам в возможности искупить собственные грехи. Более того, вы препятствуете нашему выезду в другую страну. Все расходы мы несем сами. Если ваша страна не может рисковать, то почему не отпустить нас в другую? Я считаю это верхом несправедливости.

– Значит, вы на нас сердитесь, вы сердитесь на колумбийцев?

– Не на колумбийцев как таковых, а на полицию и правовую систему.

– Что вы имеете в виду?

– Я полагаю, что любую ошибку можно исправить, проявив добрую волю. Разрешите нам уйти морем в другую страну.

– Мы постараемся добиться для вас такого разрешения.

Когда мы снова очутились во дворе, Матюрет сказал мне:

– Теперь ты понял? На этот раз хватит иллюзий, не будем играть с огнем. Нас загнали в угол, из которого не так-то легко выбраться.