Мотыльки
Шрифт:
– Никогда в жизни больше не буду пить, – наконец, смогла говорить Валя.
– А я – курить, – понимающе вздохнула Маша.
– Ну-ну, – недоверчиво хмыкнула Алла.
Валя подняла таз и вышла из комнаты. Маша, взяв зубную щётку и пасту, тоже вышла.
Когда Алла осталась одна, она почувствовала облегчение. После вчерашнего вечера в комнате слишком ощущался негатив. Девчонки явно её не простили и не горели желанием разговаривать с ней. Хотя, всего сутки назад они трепались обо всём подряд, вместе листали журналы мод и вырезали фотографии любимых исполнителей, клея их на обои или в тетради, рядом с текстами их песен.
В течение дня ни Валя, ни Маша к ней не подходили. В столовой, увидев девочек, сидевших за одним столом и мило беседовавших, она захотела по привычке подсесть к ним. Но Валя кинула рюкзак на скамейку и одарила ее злобным взглядом. Маша сидела, не поднимая головы, упорно ковыряя вилкой гречку.
– Да пошли вы, больные, – гордо фыркнула Алла и, цокая каблуками, пошла за другой стол, села в гордом одиночестве, решив, что так даже лучше
Уже заканчивая обед, она спиной ощутила, что к ней подошли. Подняв голову, увидела Валю, стоявшую позади с тарелкой второго.
– Я тут не доела, – она вывалила остатки обеда в тарелку Аллы.
Еда разлетелась. Алла взвизгнула и вскочила со скамьи. Но Валя невозмутимо, с усмешкой смотрела на недавнюю подругу.
– Тебе же привычнее моё подбирать, – и вернулась к своему столу, где с округлившимися глазами сидела Маша.
На мгновенье в столовой повисла тишина, но уже в следующий миг помещение разорвал хохот и улюлюканье. Но Алла их уже не слышала, она бежала подальше оттуда, на бегу стряхивая с себя остатки еды.
Алла могла многое вытерпеть и даже повернуть в свою сторону, но такого унижения она никогда в жизни не испытывала. Это было слишком. Она уже не слышала хихиканья встречавшихся на пути студентов, хотелось только одного – скорее убраться из этого ада.
Захлёбываясь обидой и слезами, она ворвалась в каморку коменданта, и не спрашивая разрешения, схватила трубку телефона. Женщина хотела возмутиться, но увидев, что девочка плачет, решила не мешать. Лишь отодвинула в сторону газету с кроссвордами. Алла крутила диск телефона, бубня себе под нос.
– Мама! – рыдая, крикнула она в трубку, едва на том конце послышался щелчок. – Мам! Забери меня отсюда. Я здесь больше не могу.
Она уткнулась в стекло каморки и рыдала в телефонную трубку.
– Истерику прекрати, – послышался равнодушный голос матери, – не ной. Куда я тебя заберу?
– Домой, – прорыдала Алла, вцепившись в трубку так, будто это мамина рука.
– Да? И где ты здесь учиться будешь? – Нервно перебила мать. – Тебе нужен нормальный диплом. Чтобы устроиться на хорошее место. А это лучший колледж в области… – и грустно добавила, – из тех, что мы можем себе позволить.
– Мам, пожалуйста, – Алла готова была умолять. Всхлипывая, она вцепилась в трубку, – я согласна на любой. Здесь я не могу больше, ты не понимаешь?
– Дочь, – требовательный тон не оставлял надежды, – ты обязательно справишься. Ты – моя дочь. А значит, сможешь. Как бы хреново не было. Ты – наш единственный шанс. Раз твой папочка оказался слабаком.
Алла сморщилась. Похоже, мать опять надралась. Она замерла, глядя в никуда. И положила трубку.
Совсем недавно мать казалась ей эталоном. Во всём. В красоте, умении вести себя. А вот удар сдержать не смогла. Зато хочет, чтобы дочь умела встать из грязи с гордым лицом. Но ей всего пятнадцать. Ей хотелось,
чтобы мама примчалась и просто разорвала здесь всех. Папа бы так и сделал. А теперь… Алла бросила взгляд на смотрящую с сочувствием, пожилую комендантшу. Ещё жалости какой-то старухи ей не хватало. Алла гордо подняла подбородок, и не сказав ни слова, вышла.Оказавшись в комнате, она забралась на подоконник, схватив косметичку. Нужно было успокоиться, собраться с мыслями.
С Машкой всё понятно. Серая мышь без собственного мнения. Но вот Валька. С этой дикаркой нужно что-то делать. Строить из себя её подружку теперь бессмысленно. Да и желания не было. Алла посмотрела на унылые стены, которые не спасали даже развешенные плакаты с «Иванушками». В этих однотипных стенах, с одними и теми же покрывалами в каждой комнате. Как здесь стать личностью? Когда малейший шаг в сторону – и ты изгой. Алла физически ощущала, как давят на неё эти стены, эти люди. Она рождена для большего. А ей всё пытаются подрезать крылья, сделать такой, как все эти неудачники, волочащие серую, «как у всех» жизнь.
– Чёрта с два! – Вслух ответила она невидимым оппонентам и достала щипчики из косметички.
В комнату, без стука, влетела Галка из двести пятой. С пакетом на голове и миской в руке.
– У кого волосы короткие? – взволнованно выпалила она, но с разочарованием поняла, что здесь таких нет. Алла слегка поморщилась.
– Ну приветики.
– А, да. Привет.
– Это что за фигня?
– Это хна. На мою длину много оказалось – умоляюще смотрела девочка. – Я не могу её выкинуть. Ладно, пошла дальше искать.
Алла оторвала взгляд от зеркала и посмотрела на Галю. Потом, хмыкнув, глянула снова в зеркало. В голове отчётливо звучал собственный голос, умоляющий маму состричь ей волосы.
– Стой, – она спрыгнула с подоконника и подошла к незваной гостье. – А кто у нас на этаже на парикмахера учится?
– Да много кто, – непонимающе пожала плечами
Галя.
– А что?
– Кто-то сказал, что хочешь изменить мир – начни с себя.
– Конфуций, – буркнула Галя.
– По фиг, – Алла заглянула в чашку с краской. – Не прокиснет?
– Только не говори, что… – Галя удивлённо уставилась на рыжую шевелюру.
– Ты даже не представляешь, как давно я об этом мечтала.
С довольным видом, она прошла мимо Гали. И из коридора послышался громкий, уверенный голос:
– Кто у нас парикмахер, девчонки? Я готова на эксперименты.
Галя постояла в недоумении ещё несколько секунд, непонимающе тряхнула головой и вышла.
– Это слишком жестоко, – наклонившись, прошептала Маша, когда Алла убежала из столовой.
– Ну иди, пожалей, – с вызовом бросила Валя. – Какого чёрта ты здесь сидишь, со мной? Ты же у нас вся такая правильная. Беги, жалей не заслуженно униженных.
– Если ты хотела её проучить, то можно было это сделать не прилюдно.
– Серьёзно? А ей ты это же говорила? – Валя оттолкнула от себя тарелку. – Когда она на виду у всех с этим козлом целовалась?
Не дожидаясь ответа, она схватила поднос и направилась прочь от стола, оставив Машу наедине со своим смятением. Ей сложно было понять и Валю, и Аллу. Было жалко обеих. Но она и не понимала их. Зачем отвечать болью на боль? Почему нельзя протянуть руку и простить? Каждая из них сделала глупость.