Мой ангел злой, моя любовь…
Шрифт:
Оттолкнула Григория в сени, заглянула в темные глаза старого лакея, так и горевшие огнем подозрения.
— Марья Афанасьевна в обмороке. Прикажи воды студеной принести чистой — виски б ей обтереть, — сумела распорядиться твердым голосом, устраняя последнее препятствие на своем пути. — И пусть капель сердечных Настасья принесет из дормеза. Я же посланцу передам письмо и тотчас прослежу за всем. Не стой тут столбом! Пошел!
Посланцу хватило пяти рублей, чтобы он взял ее в спутницы, усадив позади себя и наказав держаться как можно крепче. При этой посадке так неприлично задралась юбка, скривилась Мария, а потом обняла человека как можно сильнее, когда он пустил коня по еле видной в свете молодого месяца
Она так боялась не успеть тогда, что была готова сама вмешиваться в споры насчет свежих лошадей на замену, когда не пожелали им те подавать в деревнях и на былых станциях у тракта. Бумаги в ее рукаве имели силу, и она готова была раздать их все, лишь бы скорее достичь места назначения. Особенно проведя более полудня в одной из разоренных деревень, ожидая, пока лошади отдохнут с долгого пути. Каждая задержка в пути, каждый такой отдых сводили ее с ума, ей казалось, что она не успеет, не приедет вовремя. И тогда все зря…
Но снова ей помог кто-то свыше — через три дня пути Марию и ее молчаливого спутника нагнали сани, в которых ехал… господин Павлишин, торопящийся вернуться в полк. Именно он и привез ее в ту самую деревеньку, где в одной из изб медленно сгорал в болезни Андрей.
— Je vous remercie. Pour tout! [507] , - Мария была готова расцеловать этого нескладного мужчину в очках, но не стала задерживаться — почти выпрыгнула из саней, когда те замедляли ход, торопясь ступить в ту избу, которую описал им один из солдат поста возле деревни. Оттолкнула Прошку, вышедшего на стук двери в темные сени, вбежала в горницу, где на перине лежал Андрей, мечущийся в горячке.
507
Благодарю вас. За все! (фр.)
— О mon Dieu! Andre! — тут же бросилась Мария к его постели, на ходу расстегивая заметенный снегом редингот, развязывая бант шляпки. Он неожиданно открыл глаза на ее голос, захрипел что-то и тут же зашелся кашлем, перепугавшим ее — настолько хриплым тот был, настолько душащим его. Склонилась над ним, когда он застонал от боли в груди после этого приступа кашля, схватив из миски на столе мокрую тряпицу, стала стирать пот с его лица.
Позади нее скрипнула дверь из сеней, и она распорядилась Прошке голосом, не терпящим возражений, даже не оборачиваясь:
— Принесите чистой воды холодной. И полотна! Надобно бы сбить жар, — и уже ласково и тихо Андрею, глядящему на нее каким-то странным взглядом, словно он вошел из тьмы на свет. — Vous ^etes tout en sueur. Je vous aiderai, je ferai tout mon possible … [508]
— Cela est trop beau pour ^etre vrai [509] , - прошептал вдруг Андрей, трогая ее растрепанный локон, выбившийся из-под капора, скользнув пальцами в мимолетной ласке по ее щеке. — Я писал тебе… но не сумел отправить… но ты здесь… милая… милая… мой ангел…
508
Вы весь в поту. Я помогу вам, я сделаю все, что смогу…(фр.)
509
Это слишком прекрасно, чтобы быть правдой (фр.)
И она поймала его руку, прижала к губам под улыбку Андрея, пряча
свои слезы от его невидящего взгляда, направленного в ту реальность, которую видел только он. Даже умирая, он думал о ней. О той, другой! О, он никогда не достанется Шепелевой, поклялась нежданно для самой себя в тот миг.А после обернулась на тихий шелест за ее спиной, заметила только спину, обтянутую сукном шинели, прежде чем дверь в сени затворилась. Кто-то видел и слезы Марии, и эти ласки, кто-то слышал интимный шепот, встревожилась Мария, а потом вдруг ее охватило какое-то странное облегчение. Все едино отныне. Пусть будут толки, пусть бросят в нее камни, как в последнюю грешницу, но она выходит его, вернет его из тех видений на эту землю.
Андрей почти весь день до сумерек был в каком-то странном забытьи. То открывал глаза, то метался с сомкнутыми веками. То что-то шептал себе под нос, то громко кричал «Аппель! Аппель!», скача снова по полю Бородина в своем мороке хвори. Каждое это движение, каждый крик и шепот резали Марию сильнее ножа. Ведь она видела, какие муки он переживает там, куда никогда не проникнуть ей.
Она никогда не лечила прежде. Никогда. Только капли подавала графине при приступах да компрессы для нее готовила. Но интуитивно почувствовала, что полковой лекарь скорее убивает Андрея, чем лечит.
— Как он хрипит, — она хмурилась, когда заметила, что тот только проверил пульс больного зрачки. — Отчего он хрипит так? И этот кашель… Он душит его!
— Вестимо, отчего, — лекарь кивнул сам себе. — Все холода эти, будь неладны. Все время верхом и в снег, и в дождь, в любую непогоду. Тут не грех простудную ухватить, а простудная за собой и свою пособницу тащит — грудную. Грудь болит, вот и хрипит.
— Так отчего же тогда на грудь лед, коли она болит?
— Надо же горячку сбить, — покачал головой доктор, поражаясь неосведомленности этой женщины, бледной и растерянной. — Всем вестимо, в аккурат восьмой день после того, как грудная хватилась, кризис наступает. Коли сбить жар, больной на поправку пойдет. Коли нет… увы, мадам! Следующей ночью аккурат будет кризис сей. Давайте полковнику средство мое по-прежнему на ночь и поутру. Бог даст, выживет…
Но Мария не стала ни средства из толченной скорлупы давать Андрею, ни класть завернутый в полотно лед на грудь. Приказала Прошке привести ей кого из деревни, желательно бабу в летах, а сама принялась обтирать лицо, руки и ноги холодным полотном. Благо, Андрей утих на тот момент, заснул.
Крестьянка была в грязном платке и в рваных лаптях и вызвала сперва в Марии только желание прогнать ту прочь из-за скотного запаха, который вошел в горницу вместе с женщиной. Но спустя несколько дней Прошка снова разыскал ту бабу, передал ей серебряное кольцо с маленьким камушком от Марии — в благодарность за помощь. Средства, что знала крестьянка от бабки — тепло на грудь и спину, сок из редьки, отвар из молока и овса, настой на листьях малины — сделали свое дело. Кризисную ночь Андрей, правда, метался в постели под действием жара, пожирающего его изнутри. Но на утро вдруг открыл глаза, впервые взглянул на Марию, сидящую у его постели, не остекленевшим взглядом.
— Мария Алексеевна… что вы…? — тихо проговорил он, и она впервые за все время рассмеялась вдруг, заметив удивление в его глазах. А потом смолкла, прочитав в его глазах то, что знала сама. Едва он выяснит, что Мария здесь одна, без компаньонки, будет настаивать на том, чтобы она уехала, не была возле него. И пусть он не забудет то, что она сделала для него, но даже благодарность не заставит Андрея переменить решения. Но пока он слаб, как котенок, после болезни, у нее есть карты в руках, которые она должна разыграть во имя собственного будущего. Того, которое так хотела для себя, о котором давно мечтала. Само Провидение помогало ей в том, разве нет?