Мой ангел злой, моя любовь…

Вкус блюд, которые подавались в переменах, Анна совсем не чувствовала. Совсем неосознанно гоняла еду по тарелке или разрезала несколько раз уже разрезанное прежде, даже не замечая этого. Хорошо, что ее место было далеко от хозяйского во главе стола, и она не могла видеть Андрея за высокими серебряными канделябрами и вазами с пышными букетами цветов и фруктами.

И хорошо, что ее соседки по столу были увлечены разговорами меж собой, не тревожа Анну, сидевшую меж ними. Пожилая дама, вдова одного из полковников екатерининской эпохи, жившая безвыездно в своем имении за Гжатском, рассказывала весь ужин Вере Александровне о способах варить медовое варенье из белых слив и о том, как безбожно ворует дорогой нынче зеленый чай ее ключница.

Наконец после десерта стали подниматься из-за стола, следуя примеру хозяина, чтобы продолжить бал наблюдением феерии, которую приготовили в саду, и завершающим бал котильоном, который по обыкновению, занимал столько времени, что самые старшие гости успевали подремать, сидя в креслах у стен залы.

Анна успела заметить в этой суматохе, установившейся в эти первые минуты после ужина, как подал короткий знак Андрею дворецкий, следивший за работой лакеев в столовой, как тот что-то выслушал, а после вышел вон. Пришло время и для Анны уходить с бала… потому что встретить его взгляд после того, что Андрей услышит сейчас и прочитает, она попросту не могла. Слишком опасалась дать слабину, отступить от намеченного…

— Ma tantine, — тронула Анна за руку тетушку, когда они направлялись медленным шагом в числе прочих в бальную залу. — У меня отчего-то жуткий приступ мигрени случился… Я думала, смогу вытерпеть, но за ужином поняла, что та только пуще принимается.

— О mon Dieu, — встревожилась тетка, а потом ослабила узел на ридикюле, пытаясь найти в глубине сумочки соли, которые всегда брала с собой на такие вечера. — Бедное дитя! Вы, верно, отвыкли от того за эти годы. И мигрень потому… Столько гостей! Музыка! Духота! Я и сама с трудом держусь на ногах…

— Ненадобно солей, — отказалась Анна. — Я б лучше покинула бал нынче ж. Тишина и покой. Они лучшие лекарства, вы же ведаете сами. Убеждена, мне тотчас полегчает, как только лягу на ночной сон. Распорядитесь, чтобы меня лакеи проводили, а сами не тревожьтесь из-за этого, оставайтесь с Катиш. Тут идти-то около сотни шагов, не пропаду.

Вера Александровна разрывалась на части сейчас из-за сомнений отпускать Анну только в сопровождении лакея и желания Катиш увидеть феерию, великолепие которой обещало затмить виденные прежде в послепожарной Москве.

— Я пришлю поутру справиться о вас, ma bonne, — проговорила, наконец решившись, Вера Александровна. Возвращение в столовую Андрея, когда она заметила, как тот подает руку сестре, желая отвести ту в парк, только убедило ее, что тут нет ни малейшего подвоха. — И пришлю к вам моего настоя от мигрени. Он творит сущие чудеса!

— О, я была бы вам так благодарна! — улыбнулась Анна через муку. — Буду ждать его, как только будет свободна ваша горничная нынче после бала. Уж чересчур боль сильна! Как бы и сон не прогнал ее…А то не стерпеть, совсем не стерпеть ее!

— Покойной ночи, ma bonne, — коснулась ее лба тетушка коротким поцелуем. — Именно покойной ночи…

Ну, уж нет, думала Анна, ступая аккуратно тонкими подошвами туфелек по гравийной дорожке, ведущей к флигелю. Покойной ночи я ныне себе не желаю… и коли все пойдет, как решила, она определенно таковой не будет. И коли он придет… Она остановилась на миг, обернулась на дом, светящийся ровными силуэтами окон в ночной тишине. А потом вздрогнула от неожиданности, когда взлетела над домом яркая искрящаяся звезда шутихи. Тут же забормотал лакей за ее спиной, крестясь при виде фейерверка, россыпью искр осветившего черное небо над крышей усадебного дома и верхушками парковых деревьев.

С тихим шорохом рассыпалась на яркие огненные частички еще одна шутиха на фоне ночной темноты, и Анна улыбнулась довольно, кутаясь в кружевную шаль от прохлады.

Он придет! Он не может не прийти. Ее супруг невенчанный… ее любовь… ее надежда.

Глава 47

Медленно, будто слезы, стекали капли воска вдоль тонкого тела изрядно уменьшившейся за прошедшее время свечи. Огонек, отражаясь в зеркале ярким пятном, слегка трепетал, когда через открытое окно спальни в комнату проникал игривый ветерок. Тот пробегал по спальне, легко вздымая вверх кисейные занавеси балдахина, ласково ворошил распущенные волосы сидящей перед зеркалом Анны и проводил по ее разгоряченным щекам, будто пытаясь остудить хотя бы чуть-чуть тот жар, которым она сейчас горела.

Часы на комоде громко тикали в ночной тишине, наступившей после грохота шутих, которые большими огненными звездами рассыпались над парком на потеху гостям Милорадово. Анна не стала подходить к окну, ее отчего-то совсем не прельщала эта феерия, разливавшаяся искрами в темном небе, но Глаше позволила насладиться этим удивительным зрелищем и только после его окончания подала знак, чтобы та раздевала ее. Все страшилась спросить, решилась, когда Глаша подала ночную сорочку.

— Ты ведь сделала то, что я велела? — и та тут же кивнула, подтверждая, что действительно ходила к усадебному дому и через своего дружка-лакея, а тот, уже не столь решительно, через Пафнутия Ивановича, вызвала барина, чтобы в темноте вестибюля передать ему записку от Анны.

«Il faut absolument que je vous parle», гласила та записка, которую Анна спешно написала после ухода Катиш. «Sans tarder. Glasha dit le reste» [660]

— И все сказала, как я велела передать барину? — и Глаша снова кивнула, видя волнение барышни, понимая всю серьезность того, что затеяно ныне ими. Она хорошо запомнила все слова, которые должна была сказать Андрею, ведь выучила те едва ли не назубок, пока ждала окончания ужина в швейцарской. И изо всех сил стараясь не показывать, как ей страшно повторять их уже вслух, для барина, проговорила те, когда Андрей взглянул на нее выжидающе, прочитав записку.

660

Мне крайне необходимо поговорить с вами…. Безотлагательно. Остальное вам скажет Глаша (фр.)

— Барышня велели вам сказать, что ждать вас будут после бала. Во флигеле. Иного места укромного в имении нынче нет, сами понимаете. А еще… еще…, - тут Глаша не могла не запнуться, потому что слова, которые она должна была сказать, для нее казались совершенной бессмыслицей. — Еще они велели сказать вам, что когда были в малолетстве, то отменно по деревьям лазали на зависть дворовым мальчишкам, не глядючи на положение свое. А шпалеры — не то, что ветви… там все проще…

И смолкла, когда почувствовала нутром, что что-то не то ныне. Как-то странно молчит барин и смотрит на Глашу во все глаза, будто что-то в ней разглядеть пытается. А потом и вовсе вздрогнула, когда барин вдруг расхохотался в голос, а отсмеявшись, поманил к себе лакея, дружка Глаши, стоявшего поодаль и наблюдавшего с тревогой в глазах их разговор. Глаша думала, что сейчас ей всыпят розог на конюшне за дерзость последних слов барышни, которую скорее почувствовала, чем разгадала умом. И удивилась, когда барин велел ей дать рубль да золотом, который сейчас лежал у самого сердца приятной тяжестью.

— Что барышне-то передать, господин хороший? — спросила Глаша, вдруг став после обещания награды смелой, и барин улыбнулся ей в ответ. А потом приложил палец к губам, мол, не говори ничего, когда заметил спешащего к ним Пафнутия Ивановича, озабоченного, что барина нет, и неизвестно — выходить ли в партер парка гостям.

— И все? И более ничего? — спросила Анна, недоумевая, каков ответ в странном, по ее мнению, поведению Андрея. Придет ли? Ждать его? Или она только зря так отпрометчиво унизилась перед ним своим предложением?