Мой ангел злой, моя любовь…

— Я вас оставлю, — вдруг резко проговорила Вера Александровна и вышла вон так быстро, что Анна не могла не подумать о том, не обидела ли она ненароком тетушку своим равнодушием к сборам под венец. Может, ей стоило позволить себе показать больше радости, когда в следующий раз модистка принесет уже готовое платье? А ведь оно действительно нравилось Анне… Такого красивого, как ей казалось, у нее прежде не было вовсе. Анна не могла в который раз не провести рукой по платью, лежащему на кровати, которое еще не успели убрать в коробку, улыбнулась, когда подумала о том, какой увидит ее Андрей в день венчания. Нет, он, конечно, и раньше видел ее в белом, но это платье… Оно было особенным. Ее первое «взрослое» платье, скорее выделяющее все ее соблазнительные места, чем скрывающие их. Анна была готова поклясться, что еще прежде не была так хороша, как будет в этот день, который навсегда соединит ее с Андреем.

— … никогда не видела барыню в такой растерянности, — донеслось до Анны, которую уже облачили в простое дневное платье и завязывали ленту под грудью. Она резко обернулась к горничным, упаковывающим ее новые наряды в дорожный сундук, и те тут же смолкли, поймав ее внимательный взгляд.

— Что? — требовательно спросила Анна. — О чем языками болтаете? Разума не лишились о барыне толковать да при мне…?!

А сама взглядом показала Глаше, перевязывающей шляпные коробки тонкой бечевкой, чтобы те друг к другу ближе были на время предстоящей дороги, чтобы легче было их закрепить поверх важ, мол, ступай да разузнай, с чего вдруг девки о барыне зашептались. Та ушла и быстро вернулась в покои Анны, явно встревоженная, зная, что вести унесут покой барышни.

— Князь Чаговский-Вольный с визитом нынче прибыл.

Эта короткая фраза обожгла словно огнем, захлестнула слепящим на миг страхом. Анна даже пошатнулась на месте, оглушенная ею и тем смыслом, который та несла в себе. Ее несостоявшийся жених. С венчальной грамотой при себе. Явно прибывший просить то, что ему было обещано первому.

Первой мыслью у Анны было послать Глашу к дверям комнаты, чтобы та послушала разговор тетушки и неожиданного визитера. Но она, поразмыслив, пока ей помогали с нарядом, отказалась от этой идеи. Не хватало того, что из-за нее пострадала бы Глаша — тетушка слыла скорой на расправу с дворовыми за подобную провинность, ненавидя сплетни и зная, что их источником по обыкновению и являлась прислуга в доме. Так что она сама решила спуститься вниз и смело встретиться лицом к лицу с тем, кто по-прежнему считал себя ее женихом.

Но пока умелые руки Глаши застегивали ровный ряд пуговок на спинке Анниного муслинового платья, видимо, разговор между тетушкой и князем подошел к концу, потому как через распахнутые окна во двор донесся крик лакея, ступившего на крыльцо дома, чтобы подавали к подъезду коляску визитера. Анна спешно подошла к окну, чтобы хотя бы по виду князя определить, с чем тот уезжает их дома тетушки. Ей было и любопытно, и боязно одновременно. Даже руки задрожали, когда заметила, как суетливо стали кланяться лакеи и обслуга, что была в тот момент во дворе, и пришлось сильнее стиснуть пальцами полупрозрачную занавесь, за которой пряталась от постороннего взгляда.

Князь шел прямо, будто горделиво неся голову в шляпе с высокой тульей, скорее для красоты, чем для необходимости опираясь на трость с большим набалдашником. Ни на кого не смотрел, головы не повернул даже на резкий звук кудахтанья и проклятия птичницы со стороны заднего двора, где в тот момент аккурат ловили пару куриц для ужина нынче вечером. Анна, как ни силилась, так и не могла понять по его облику, что же произошло всего несколько минут в одной из гостиных дома. А потом он вдруг оглянулся на дом, словно почувствовал ее взгляд на своей спине, прямо перед тем, как сесть в коляску.

Анна даже смутилась от этого прямого взгляда, который князь бросил снизу вверх на нее. И от того, что тот даже не сделал ни малейшей попытки, следуя общепринятым правилам поведения, поприветствовать ее либо поклоном, либо снятием шляпы с головы, либо простым и коротким кивком. Ровным счетом — ни единого движения. Только смотрел внимательно на нее, стоявшую в обрамлении легкой ткани занавесей, которые даже укрытием не могли служить, реши она спрятаться от него.

Тогда и Анна не склонила головы в приветствии, только подбородок повыше поняла, показывая свое безразличное высокомерие к подобному пренебрежению приличиями. Этот жест, этот горделивый наклон головы вызвали легкую улыбку, чуть тронувшую уголки тонких губ князя. И только тогда он кивнул ей, одновременно приветствуя и прощаясь с ней прежде, чем сесть в коляску и ткнуть тростью в спину кучера, призывая того тронуть коляску с места. Навсегда прощаясь, как угадала она неким внутренним чутьем, испытывая неимоверное облегчение, когда провожала взглядом коляску князя до самых ворот со двора.

Эту убежденность Анны подтвердила и Вера Александровна, когда племянница спустилась в гостиную. Та стояла, как-то чересчур выпрямив спину, и смотрела, не мигая, в темноту за кованой каминной решеткой. В комнате пахло чем-то горелым, и, только взглянув в серьезное лицо тетки, Анна поняла, что именно могли сжечь некоторое время назад в этой комнате. Значит, она действительно свободна от иных обязательств. Значит, никто не волен более предъявить судьбе свои права на ее руку.

Только за ужином Вера Александровна заговорила о князе и его визите, косясь на пару прислуживающих им лакеев, словно раздумывая не делает ли она ошибки заводя этот разговор при прислуге. После долгой отсрочки, словно собравшись с силами за эти пару часов, что прошли после того.

— Все решено отныне. Князь отступился от своих намерений, причем, сделал это без лишних слов и упреков, коих я ожидала по справедливости от него, — мадам Крапицкая предпочла умолчать, что тот перепугал до полусмерти ее своим пристальным взглядом из-под бровей. Она теперь понимала некоторую долю успеха в карточном азарте этого человека — не всякий выдержит тот при раскладе, спасует перед этими темными глазами.

— Это делает ему честь, — произнесла Анна, стараясь не показать своего явного облегчения этим словам, произнесенным за столом. — Я рада, что все разрешилось благополучно.

— Между прочим, он просил передать вам кое-какие слова, ma chere, — казалось, Вера Александровна колеблется. Но все же решилась и проговорила то, что сказал ей князь при том откровенном и таком тягостном для нее разговоре после того, как порвал на куски венчальную грамоту и бросил ее остатки за каминную решетку. — Он велел передать вам, милая моя, следующее…

«Сильна богиня Фортуна, Венус же — всепобеждающа». Странные слова для тетушки, не знавшей по именам и по виду покровительства богов сгинувшей в пепле времен древних предков италийских земель. Но Анна поняла их и улыбнулась их смыслу, понимая их истину только теперь.

— Будет все же, коли мы пораньше в Милорадово поедем, — заметила тетушка. — Уж вздохну покойно, когда вас в руки Оленина отдам у церкви. А то как-то душа не на месте с той минуты, как о князе объявили… все мнится что-то… Опоздаем что ли к воскресенью? Или еще чего похуже? Ох, убереги Господь от напасти! — перекрестилась размашисто, словно отгоняя от себя дурные мысли.

Анна тут же согласилась с ней. Ее желание вернуться как можно скорее в Милорадово, куда так и тянула ее душа, было уж определенно сильнее тетушкиного. Разве можно было унять тоску по взгляду любимых глаз или по крепкому, но нежному пожатию пальцев несколькими письмами, что пришли к ней с почтовыми из Гжатщины? Только еще сильнее разбередили ее сердце, истерзанное разлукой.

И когда Анне не спалось, она снова и снова накидывала на плечи шаль и подходила к открытому окну, подставляя лицо легкому ночному ветерку. Смотрела на звезды и представляла, что где-то в Милорадово Андрей точно так же стоит у открытого окна, смотрит на звезды и тоскует по ней, как писал о том в письмах. Иногда она закрывала глаза, и ей казалось, что это не ветер ласкает ее лицо, а его ладони нежно захватывают его в плен. И вовсе не листва шелестит в ветвях деревьев небольшого сада возле дома, а Андрей шепчет ей: «Анни… моя милая… mon ange…»