Шрифт:
Саша ГринькоМой бедный фюрер
повесть
Совпадение имен героев этой книги с реально существовавшими или существующими людьми является нелепым стечением обстоятельств или указывает на особенности бытия загробного мира.
– Что со мной?
– Ничего страшного… Вы умерли…
– Но этого не может быть, ведь я…
– Бессмертны?
– Да. Или все это было зря?
– Не волнуйтесь. Вы, действительно, бессмертны… Теперь уже действительно…
Когда белый туман рассеялся, человек в сером строгом костюме поднялся с колен и
Человек в сером строгом костюме остановился и посмотрел вверх, где висел желтый диск солнца. Его свет был настолько ярким и чистым, что слепил глаза, вызывая слезы. Неожиданно солнце начало увеличиваться в размерах: было непонятно, то ли оно растет, то ли приближается. Светило резко погасло и превратилось в огромный круг драгоценно-желтого цвета. Когда круг развернулся, стало видно, что это была гигантская золотая тарелка. Она висела в трех метрах над головой человека в сером строгом костюме. В борту тарелки открылась небольшая дверца, из-за которой выглянул мужчина средних лет с коротко стриженой бородой и кудрявыми волосами до плеч. Дополнял портрет неизвестного невероятно длинный крючковатый нос, напоминающий орлиный клюв. Одет мужчина был в синюю простыню, в каких обычно ходят буддийские монахи или банщики.
Из проема вывалилась веревочная лестница, и неизвестный взмахом руки пригласил человека в сером строгом костюме подняться внутрь. Не заставляя себя уговаривать, тот неуклюже вскарабкался по лестнице.
– Вы хотите о чем-то попросить?
– Да. Больше не называйте меня человеком в сером строгом костюме, пожалуйста. Мне неприятно.
– А как же прикажете вас называть?
– Адольф.
– Ну что ж, хорошо, мой фюрер.
Внутри тарелка оказалась весьма уютной. На полу, поверх паркета, лежал персидский ковер. В центре располагался стеклянный журнальный столик, рядом с ним стояли два мягких кресла причудливой формы, но, судя по всему, очень удобные. В дальнем углу потрескивал углями камин. На стенах из красного кирпича висели черно-белые фотографии в рамках из серого металла.
– Прошу вас, присаживайтесь, – человек в синей простыне указал на одно из кресел. – Чувствуйте себя как дома, если, конечно, дома вы чувствовали себя уютно и спокойно.
– Благодарю вас, мне вполне спокойно, – Адольф подошел к креслу и медленно погрузился в него, словно в теплую ванну. Оно действительно оказалось очень удобным, и Адольф почувствовал, как его веки мгновенно налились тяжестью. Человек в простыне сел в кресло напротив:
– Хотите что-нибудь выпить?
– Нет, спасибо, я не чувствую жажды. Почему-то мне сейчас ничего не хочется, только молча смотреть на пылающий в камине огонь.
– Это вполне естественно. Так чувствуют себя все, кто сюда приходит.
– Почему?
– Мертвому огонь способен заменить любые потребности. Никогда не задумывались, почему в старину умерших сжигали
на костре?– Традиция… наверное.
– Скорее, хорошо развитая интуиция предков.
Языки пламени рисовали тенями на кирпичных стенах причудливые и бессмысленные узоры, и в этих узорах была такая вечная безмятежность, что Адольфу хотелось, не отрываясь, смотреть на них, медленно проваливаясь в бесконечную пустоту.
– Вы обрели покой, вы рады?
– Не знаю. Скорее рад, чем нет – я, признаться, ожидал несколько иного приема.
– И чего вы ждали?
Адольф на секунду задумался:
– Я готовился к вечным мукам.
Человек в простыне улыбнулся:
– От вечных мук не застрахован ни святой, ни грешник. И, кстати, еще неизвестно, что лучше – ежечасно испытывать душевную и физическую боль или медленно терять остатки рассудка, глядя на вечный танец огня.
– Мне по душе второй вариант.
– Я так и думал. Однако вас ждет нечто иное.
– И что же?
– Узнаете. Всему свое время.
Золотая тарелка была комфортабельным транспортным средством, «Чашей выбора», как объяснил Георгий – обладатель синего одеяния. Когда она приземлилась, оба пассажира спустились по веревочной лестнице вниз и двинулись в сторону высокой треугольной башни из такого же желтого, как и «Чаша выбора», металла. Поднявшись на лифте, спутники прошли несколько метров по коридору и остановились у массивной деревянной двери с металлическими клепками и ручкой в виде бараньей головы.
– Ну что ж, Адольф, на этом наши пути расходятся, – улыбнувшись, сказал Георгий. – Вот ваша дверь.
– И что меня ждет за этой дверью?
– Ни что, а кто. Прощайте. – Георгий развернулся и зашагал прочь, оставив после себя лишь сгорбившийся под собственной тяжестью знак вопроса.
Адольф нерешительно толкнул дверь…
Кабинет, расположенный за дверью, был достаточно светлым. В окружении высоких, уходящих в потолок полок с выдвижными шкафчиками, стоял громоздкий письменный стол из красного дерева. За столом сидел Сталин. Во рту он держал трубку и время от времени глубоко и вдумчиво затягивался. В руке у него была шариковая ручка, которой он старательно записывал что-то в лежащей на столе тетрадке.
– Как ви думаэтэ, вилька и тарэлька пишутся с мягким знаком? – с сильным грузинским акцентом спросил Иосиф Виссарионович, не отрывая глаз от тетради.
– Честно говоря, не знаю, – ответил Адольф, несколько удивившись такому вопросу. – Я не силен в русской грамматике.
Сталин поднял голову и, внимательно посмотрев на Адольфа, заговорщицки ему подмигнул:
– Да, я если признаться, тожи нэ очен… Как добрались? Фсо харашо?
– Спасибо. Добрался с комфортом.
– Жуков нэ приставал са сваэй филасофиэй?
– Кто, простите?
– Маршал.
– Не думал, что он именно так выглядит.
– Здэсь фсе виглядят так, как они сэбя ощущают… Я би с вами поболтал, канэшно, но врэмини сафсэм нэт. Руский язык учу. Пока усвоил толка ЖЫ и ШЫ, и нэкоторые бэзударные согласние. Ви сейчас с товарищем Хрущевым пайдети в ващю комнату пака. Он вам фсо пакажит и раскажит. Встрэтимся пожи. – Сталин отложил ручку и снял трубку массивного черного телефона, стоящего на столе:
– Хрущева ка мнэ! – крикнул он.