Мой Бийск, моя Сибирь. Роман – признание в любви. Книга 1

Самара – Бийск, 1999–2001 г.

10. Лимонный, с малиновой нотой

Где бы я ни была, всегда Мой город жил своим порядком в глубинах океана Времени – в моём сознании.

Лимонный с малиновой нотойнад городом вечер повис.Поёт и печалится кто-тоо девочке Флёрдерис.И кажется – что нам парижи,своей бы дождаться зари,но всё же милее и ближесобор Нотр-Дам де Пари,чужая залётная мода,французский рисунок крыльца.Скупая слеза Квазимодомещанские плавит сердца.В предвечных просторах затерянневедомый крошечный Бийск,поющий с беспечностью зверяо маленькой Флёрдерис.

Бийск, пер. Фомченко. 2004 г.

11. Когда-то, в молодёжном городке

Где только ни довелось мне жить в моём городе! Двенадцать переездов – вот моё путешествие в параллельных неэвклидовых мирах Бийска. Сейчас понимаю, почему это происходило – на мне тайно была проставлена печать дочери «врага народа», ведь мой отец в 1941 году оказался в германском плену. Разоружённый командиром полк был отведён в немецкий тыл и сдан в плен. Весь полк! Далее – транспортировка в товарняке во Франкфурт-на-Майне и распределение в немецкие хозяйства в качестве рабов.

Отец вместе с другом (оба родом из села Песчаное Смоленского района на Алтае) бежали в надежде вернуться к линии фронта, но были схвачены, зверски избиты и отправлены вглубь Германии, в концлагерь для нарушителей Флёсенберг на границе с Чехословакией, славившийся сверхжестоким режимом содержания пленных. Далее – четыре года на баланде и тяжелейших работах в горах – корчёвка пней и разработка каменных карьеров.

В 1945 году во время ликвидации пленных немецким конвоем отец чудом остался жив – его просто не успели расстрелять, потому что территория концлагеря была захвачена союзными войсками США. Далее освобожденных пленных передали советскому командованию и транспортировали сначала на Украину, потом на Беломорканал, где мой отец работал на стройке века ещё два года.

По прибытии домой весил сорок килограммов, но молодость победила. Отец выжил и восстановился. Закончил педагогическое училище в Горно-Алтайске и проработал сорок лет учителем в родном Смоленском районе – в Солоновской средней школе.

Но я и подумать не могла, что мне, моим братьям и моему сыну придётся всю жизнь нести печать гулага – нет, не того – немецкого, а своего – советского, который никогда не разжимает челюстей. Мне и моим братьям, моему сыну просто не давали жить. Я выжила. А братья и сын – не сумели.

Двенадцать переездов. Один из них – в Молодёжный городок, красивейший квартал Бийска, где мой дом стоял на берегу реки, над самой водой.

Мой дом, висящий над водой,большой водой от Беловодья,прогрет насквозь дневной звездой.И лето бегает по сходням,и воду трогает ногой.И кто-то юный и нагойплывёт из Прошлого в Сегодня.А в настоящем он – старик.Его пугает половодье,и зов святой из Беловодьяему напоминает крик —тот властный крик,тот зов бессонный,что Душам слышится к концу,и словно в замкнутом кессоне,блуждает мукой по лицу.

Бийск, пос. Молодёжный. 1993–1996 г.

12. Улица Льва Толстого

Наконец, я добралась до старого центра города – на улицу графа Льва Толстого. Что привело меня сюда – в район бывших купеческих особняков и мещанских дворов? Дело простое – сотрудница отдела культуры попутно привезла из Москвы альманах «Академия поэзии», в котором по рекомендации редколлегии нашего журнала были опубликованы молодые поэты Бийска. Оставалось только найти то здание, где в последнее время обитала «культура».

Адрес был известен, но, мысленно пытаясь представить себе, где именно должен находиться искомый отдел, я никак не могла сориентироваться. По номеру дома выходило, что это должен быть заброшенный Фирсовский пассаж – бывший купеческий магазин с высоченными потолками, огромными окнами и кованым кружевным шпилем на куполообразном фронтоне крыши.

– Странно! – думалось мне. – В этом караван-сарае давно выбиты стёкла, растащено всё, что можно и нельзя, проёмы окон разваливаются, внутри висят портьеры паутин. В тёмных глубинах обитают бесстрашные голуби и, наверное, привидения. Где же там место отделу культуры?

Продвигаясь в нужную сторону, убедилась, что указанный в записке номер дома принадлежит именно тому самому Фирсовскому особняку, вернее его руинам.

– Кажется, надо мной подшутили! – огорчилась я и уже собралась повернуть в сторону автобусной остановки. Но взгляд вдруг упёрся в маленькую кованую дверцу с красной вывеской наверху, где золотыми буквами было написано… Что бы вы подумали, друзья мои? Да – да – Управление культуры.

Открыла дверцу с современным запорным механизмом, который плавно и бесшумно автоматически прихлопнул створки после того, как я вошла. Направо в боковом коридоре сидел охранник.

– Подскажите, пожалуйста, отдел культуры, это куда?

Охранник молча указал наверх. На второй этаж вела неправдоподобно широкая мраморная лестница с фигурными стойками, державшими витые розовато-золотистые перила. Спокойный размах и великолепие бывшей купеческой жизни до сих пор хранила эта старинная лестница. Лепные высокие потолки, тишина большого здания, в котором стены не пропускают звуков улицы, длинные широкие коридоры, открывшиеся взгляду направо и налево, величественные двери многочисленных комнат – всё это поражало глаз и сознание, всё ещё державшее в себе внешний вид руин обезображенного первого этажа. Оказывается, высоко над развалинами почти прежним ухоженным порядком жил второй этаж, не видимый с улицы.

– Вот это да! – мысленно сказала я себе. – Здесь точно должны жить привидения.

И, действительно, вдали, в глубине коридора мелькнула полупрозрачная тень – женская фигура в серебристых шелках. И ничего удивительного, друзья мои – просто надо уметь видеть и слышать время.

Забрала упаковку с альманахом, спустилась вниз, вышла наружу, всё ещё находясь под впечатлением увиденного. Тишина, осенний шорох листьев, безлюдье – улица Льва Толстого давно уже потеряла роль центра города. Центр ушёл в сторону новостроек, а здесь поселилась степенная, непритязательная периферия.

Вдалеке, возле памятника Петру и Февронье, фотограф снимал молодых в свадебных нарядах. Несколько человек стояли по сторонам, наблюдая за праздничным действом. Рядом, на тротуаре, глянцево блестел тонированными стёклами чёрный Лэндкруизер. Белое платье невесты и кружевная фата странно, как-то неуютно, смотрелись на фоне почти чёрного бронзового памятника. Серое низкое небо, руины заброшенных домов.

Поразило чувство нереальности происходящего – как будто всё окружающее принадлежало мрачной компьютерной игре, в которой человеку отведена роль механической игрушки, робота. Почему возникло это мимолётное чувство? Может быть, потому, что памятник святых Петра и Февроньи оказался рядом с чёрной здоровенной машиной, которая к святости, любви и семейной жизни не имела никакого отношения. Может быть от летучих мыслей, родившихся нечаянно.