Мой бывший враг

— Тогда что? — остаюсь уверенной и спокойной. — Может ты ожидаешь получить подарок на день рождения?

— Ты помнишь.

— Я помню все, — тоже усмехаюсь. — День, когда ты родился — потому что именно тогда звезды сложились для меня несчастливо. День свадьбы, который стал самой большой ошибкой в моей жизни и спектаклем, сыгранным ради одного зрителя. День, когда ты вышвырнул меня из дома…

— Забыла добавить «несправедливо вышвырнул».

Если бы не явная ирония в его голосе, я бы напряглась. А так… все осталось прежним, да?

— С днем рождения, Илья, — теперь уже я не скрываю иронии.

— Пожелаешь счастья в личной жизни?

Вот это неожиданно больно. А легкое прикосновение к моей шее — просто неожиданно. Я дергаюсь, но все равно не разворачиваюсь. Почему-то посмотреть в его лицо — страшно.

— Через полчаса будет аукцион.

— И?

— Соглашайся.

— С чем? — хмурюсь.

— Узнаешь.

— С чего ты решил, что мне это интересно? — получается резко.

— С того, что это второе условие.

— Есть много способов и так развестись с тобой. И много возможностей, если я это не сделаю.

Пауза.

— Какая ты, Майя… — звучит на удивление мягко. А потом — снова по-каримовски: — Думаю, что тебе стоит согласиться. Ведь это касается твоего отца.

5

Бесит. Бесит. Бесит.

И снова я — не взрослая, уверенная в себе женщина, а маленькая испуганная девчонка, которую так легко растоптать.

Иду прочь с непроницаемым — надеюсь — лицом в поисках того, за что можно зацепиться взглядом. У каких-то картин останавливаюсь, пытаясь снова взять себя в руки и восстановить равновесие. Что за картины? Что они делают здесь? Ах да… Аукцион. Несколько меценатов представили вещи из своих личных коллекций и продадут их здесь, а все деньги пойдут в благотворительный фонд.

Удивительно, но картины выглядят дорого. Не чем-то ненужным из кладовок — наверное, на таких мероприятиях зазорно выставлять неподходящее.

Я изучаю три полотна так пристально, как будто собираюсь писать по ним статью. Не сказать, что разбираюсь в этом, но я прослушала несколько курсов по истории искусств для общего развития и даже, как полагаю, могла бы обсудить какие-нибудь светотени. Только сейчас слишком напряжена, чтобы чувствовать себя очарованное. Зато это дает мне необходимую передышку до возвращения отца.

— А я тебя везде ищу, — он уводит меня в сторону столов. — Устал как не знаю кто, мне бы в баньку с мужиками и спать, а не вот это светское общество. Еще Ира устроила…

— Может зря ты её так? — спрашиваю осторожно. Меньше всего я хочу, чтобы после стольких лет брака отец чувствовал себя несчастным. — Ирина любит бывать на таких мероприятиях, конечно она обиделась, узнав, что ты появишься здесь, но без нее.

— Поэтому надо было напиться и устроить сцену? Оскорбить тебя и меня? — он смотрит неожиданно жестко.

Иногда я забываю, что отец… он не просто взрослый и обожающий меня мужчина. Но и человек, который когда-то отказался от меня ради мифической свободы и прибыли. Человек, который зубами и когтями выдирал власть и деньги — как Каримов…

Внутренне морщусь. Не хочется их сравнивать… И говорю примирительно:

— Не все могут сдержаться, когда задето то, что они считают важным для себя. У Ирины это статус твоей жены и то, что его подтверждает. А сегодня ты…

— Я понял, — отец морщится более явно. И смотрит пристально. — И откуда ты у меня такая мудрая, Майя? В твои годы я был просто дебилом…

Смеюсь чуть грустно и отвожу взгляд.

Не хочу ни врать, ни рассказывать.

— Снова закрываешься, — кивает понятливо. — Я ведь не лезу, слишком боюсь испортить то, что мы с тобой выстроить сумели. Сумели же? — киваю. — Но чувствую какую-то историю. Не думай, не буду допытываться, захочешь — расскажешь сама. Вот только… мне кажется ты уж слишком склонна к прощению и к тому, чтобы давать людям новые шансы. Сложно тебе с таким характером, наверное…

— Сказать, кому я первому дала этот самый новый шанс? — смотрю ему прямо в глаза.

Папа открывает рот и закрывает его. А потом качает отрицательно головой. Наверное, такие как он видят слабость в этом… в том что я способна прощать. Что ищу в людях хорошее и стараюсь понять причины их поступков. Что готова пробовать снова… даже если человек уже не раз спотыкался на моих глазах.

Им невдомек, что я вовсе не подставляю вторую щеку. Я лишь даю и себе, и им право быть живыми людьми.

Мы берем небольшие тарелочки с закусками — скорее из вежливости, нежели из желания поесть — и отходим чуть дальше. И я решаюсь.

— Пап… Не думай, что будешь меня этим грузить, просто скажи — что там у тебя происходит? Какие проблемы? Мне важно это знать. Что случилось с тендером?

— Этот мудак… — он аж краснеет от возмущения, но быстро берет себя в руки и выдыхает. — В общем, я связался с неправильным человеком. И потерял много денег на подготовку и откаты. К тому же на производстве начались проблемы — был пожар…

— Никто не пострадал? — стискиваю пальцы.

— Нет, слава Богу. Но ситуация и в целом так себе, и тут удар за ударом, еще и по мелочам… — он снова вздыхает. — В принципе, я уже проходил такое. В начале двухтысячных, в четырнадцатом. И всегда получалось вырасти снова. Только знаешь что… Чем больше имеешь, чем выше забираешься — тем сложнее с этим расставаться и больнее падать.

Вздрагиваю.

Как созвучно.

И снова мысленно проклинаю Каримова.

И за отца тоже. Ведь это Илья, наверняка, устроил такой провал. Хочу спросить… и об этом тоже, но отец вдруг разворачивает меня к себе:

— По миру не пойду, не волнуйся. У меня есть… неприкосновенные запасы. Так что тебя и Ольгу я всегда сумею поддержать.

Изумленно распахиваю глаза, забыв даже о собственном вопросе.

— Интересная формулировка, — говорю неожиданно охрипшим голосом. — У тебя же есть жена… пасынок.

Поджимает губы и выдает вдруг, глядя в никуда совершенно больным взглядом:

— Угу. Есть. Только вы… вы обе мои, понимаешь? Даже если отказались от меня навсегда.

У меня перехватывает дыхание. И в который раз я думаю о том, насколько сильно можно пострадать от собственных решений. И насколько… черт, неужели то, что я вижу любовь? И у отца, и у матери?

Но что это изменит?

Гонг, который громким ударом врывается в наш маленький мирок, заставляет обоих чуть ли не подпрыгнуть. Я усиленно моргаю, как человек, вышедший из тьмы на свет, и озираюсь. На сцене стоит неизвестный мне мужчина и что-то говорит, только слова доходят до меня как сквозь вату.