Мой дом на колёсах (сборник)

А после выступления Никита подбегает ко мне и говорит:

– Ну, Натка, возьмёшь мою артистку Кару к себе? Хватит ей в самодеятельности быть – она уже артистка.

– Погоди, Никита, это разве не Глупында?

– Она, конечно, она самая. Только посуди, Натка, такую умницу Глупындой называть просто обидно. Теперь она Кара.

– Кара? – переспросила я.

– Ну да! Каркает она точь-в-точь как здесь, в поле, дикие вороны. Услышит их карканье и отвечает. Я её выпустил. Думаю, полетит в поле, а она нет – опять за мной и всё каркает. Наверное, сердится, что расстаться с ней хочу. Эх ты, Кара, Кара! Карушка!

Только произнёс новое имя Никита, как ворона сразу громко каркнула и стала чистить свой клюв о Никитину куртку.

Большой театр «Малышка»

Слыхали ли вы, друзья, о микрорайоне? Это, конечно, может быть и участок леса, где солнечные лучи пронизывают грибные шляпки и землянику, и изгиб большой или малой речки, и одна шумная говорливая улица города. Всё это микрорайон. Но мне хотелось бы вам рассказать о том микрорайоне, где я жила и где появился дорогой моему сердцу большой театр «Малышка». Его создали во дворе огромного нового дома, что вырос на юго-западе столицы.

Однако прежде несколько слов о доме. Мы увидели его тотчас, как закончилась стройка. Мы знали, что вскоре здесь будем жить, поэтому с трепетом подходили к нему.

Восьмиэтажный, ещё молчаливый дом важно смотрел чистыми окнами-глазами на нас, будто знакомясь. Шутка ли, шесть тысяч людей – микрорайон жизни! Он должен радушно их встретить и разных людей сделать соседями и друзьями.

Мы смотрели на дом с почтением и восторгом, а голуби, первые новосёлы, уже весело и домовито обживали балконы и подоконники.

День клонился к вечеру, но мы стояли, не замечая этого. Когда же багрянец заката, будто сговорившись с неоновой рекламой и светофорами, разлил по окнам своё отражение, маленькая девчушка, протягивая руки, нетерпеливо крикнула:

– Ну бабушка! Я хочу туда, на ёлку! Видишь, она у всех ведь, ёлка!

Так и случилось, что в преддверии лета каждый из нас вдруг отпраздновал Новый год.

Живые ключи

– Простите, у вас нет лишнего… котёнка? – спросил меня гражданин, растерянно топтавшийся у своей груженной мебелью машины.

– Что? – удивилась я.

– Представляете, прозевал двух котят! Из-под носа ключи отобрали! – воскликнул он в сердцах, поднимая руку с металлическим кольцом, к которому были уже по-хозяйски прикреплены ключи, точно такие же, как и у меня, – ключи от новой квартиры.

– Вася, да ты объясни толком, в чём дело! Видишь, гражданка растерялась, – раздалось из кабины.

Вслед за этим дверца открылась, и я увидела мужской бот, вылезший из-под двухъярусной юбки, затем плотную полу весеннего пальто, и сразу перед нами встала властная старуха.

– Моя тёща… – вздохнул тот и сбивчиво заговорил: – Вот, говорит, будто кошка первой должна по половицам пройти, тогда жильё сразу будет обжито.

– Ну конечно, – произнесла тёща, – примета есть, исстари ведётся. Кошки – живые ключи от нового дома.

– Входить в квартиру не хочет. Подавай ей кошку, и всё тут. Аквариум купил – не подходит.

– Да нешто я одна выделяюсь, Васенька? Вон гляди – у каждого на руках кошка, и небось никто не сопротивлялся да не говорил: «Паркет не половицы, ключи не кошка!» – проворчала старуха, торжествующе глядя на вновь приезжающих.

Двор был точь-в-точь птичий рынок. А новые жильцы всё прибывали с собаками, с кошками разных мастей и, пожалуй, одной породы – обыкновенными, самыми простыми. Мой ангорский кот, по кличке Флюс, казался здесь ещё более надутым и важным.

– Послушайте, ведь у вас много живности: две собаки, попугай, кот. Последний вам ни к чему, тем более кошка и собака в одной квартире. Подумайте, – убедительно начал гражданин.

– Видите ли, это моя работа. Я дрессировщик. Флюс, Хвостик и Жако – артисты.

– Но может быть, хоть напрокат дадите кошечку? На час, на два. Вернём в полном порядке.

– Пожалуйста, – согласилась я. – Только к вечеру я его заберу обратно. У него завтра выступление.

– Премного благодарны, – поклонилась старуха, прижимая кота к себе, и тотчас они шумно направились в подъезд.

…Вечером я пошла за своим гастролёром. Пятый этаж, квартира номер двадцать. Всё правильно. Звоню.

– Здравствуйте! Вы за артистом? Сейчас-сейчас! Маша, я пошёл в четвёртый подъезд к Степановым. Нет, нет, вы не волнуйтесь, кот сейчас будет на месте. Я его днём отдал. Прямо умоляли. У них сын в кружке юннатов. На артиста хотелось полюбопытствовать. А ведь и верно кот – артист! Добрых четыре часа в квартире, а чтоб где визитную карточку – ни-ни!

Мы отправились с соседом дальше.

У Степановых кота не оказалось. Там, улыбнувшись, сказали:

– Кот золотой. Его нарасхват. Из седьмого подъезда приходили. Они свою кошку выгнали, ведь квартира новая, кому приятно в доме грязь разводить. Ну и вашего зверюшечку на часик попросили. Он учёный! – с уважением произнесла хозяйка этой квартиры.

И нам пришлось идти в седьмой подъезд, затем в двенадцатый. Здесь на одной из дверей мы увидели записку: «Ушёл на дежурство. За кота не волнуйтесь. Верну в домоуправление завтра в 9.00».

Василий Степанович – так звали моего соседа – уверял меня, что завтра Флюс будет на месте.

– Моя вина, но ничего. Увидите!

Рано утром я действительно увидела прежде всего домоуправа. Он строго глядел на меня из-под вздыбленных бровей и спрашивал:

– Фамилия, имя, отчество? Учреждение, где работаете?

– В театре зверей, – неуверенно из-за непонятного самой смущения произнесла я.

– Так-так… Вот, гражданка, если ещё будете распускать по всему дому свой театр, то будем говорить в милиции.

– Я вас не понимаю, – ответила я.

– Зато дворника поймёте. Артемьев, отдай гражданке имущество и покажи руки…

Домоуправ уступил место. Вперёд вышел дворник. Поставил передо мной огромный шевелящийся куль. Показав мне пятнистые от царапин и йода руки, сказал:

– Пострадал на работе. Доконали. Думаете, легко было в один куль все предметы согнать? Получайте! – Он ловко сдёрнул верёвку.

И тотчас произошло нечто фантастическое: живой кошачий источник забил из куля. Одна, вторая, третья… десятая… Сколько их?!