Мой друг – предатель

Часа через два Кулаков вышел на связь. В общем-то и без его указаний каждый понимал, что вляпались мы серьезно, вся ответственность за происшествие лежит на мне. Командир сказал, как только услышим вертолет, спускаться на перевал, обеспечить безопасную посадку и грузиться в машину; весь боекомплект оставить для смены, не предпринимать никаких попыток к поиску Юрки.

И опять ползло время в ожидании. Вновь и вновь мы искали усталыми взглядами хоть какие-то признаки движения, хоть что-то, что могло дать понять, куда и как пропал Сопля. Ближе к обеду Малец, схватившись руками за живот, пригнувшись к земле, со стонами рванул в туалет, на ходу расстегивая куртку, срывая ремень с подсумками. Хлопнула дверь сортира, и донесся блаженный стон Лехи, а за ним грохот и урчание газов. Это даже как-то разрядило обстановку. Мы с Шохратом закурили, Лиса сунул в рот следующую спичку. Малец приглушенно ворчал на Узбека, ругая его поварское искусство, Шохрат же только улыбался, удовлетворенно кивая после очередного проявления громоподобного метеоризма. Звук скомкиваемой газеты поставил точку над развлечением. Леха хлопнул дощатой дверцей, дурашливо потянулся всем телом, собрал свое имущество и улегся на прежнее место, закуривая и разгоняя рукой первые струйки дыма.

В голове все кружилось про пеленки для девчонки, я пытался уцепиться хотя бы за что-то, только бы долбаный Иван оставил меня в покое; в очередной раз выпытывал у Лисы, как ушел Сопля. Гена терпеливо повторял, что Юрка ничего особенного не говорил, просто сказал, что пошел за оставленными вчера дровами, заодно проверит мины и установит еще сигналок. Все.

В обед Шохрат вынес всем по большому куску черного хлеба, слегка смоченному сверху водой и густо посыпанному сахаром. Поели, запили водой – и вновь вперились мрачными взглядами в ландшафт. Гена жевал спичку за спичкой, ворчал, мол, хотя бы облака набежали, что ли, хоть какое-то развлечение для глаз, последить за тенями каменных пирамидок.

Издалека донесся знакомый звук вертолета, еле уловимый, но уверенный, настойчиво приближающийся. Мы схватили свои личные вещи и оружие. Первым спустился Шохрат, пробежал по перевалу на противоположную от блока сторону, на ходу цапнул Юркину панаму, сунул за «лифчик», спрятался за камни, выставил перед собой пулемет. Затем вниз скатился Малец – именно скатился, поскольку зацепился ботинком за камешек на краю природной лестницы; упал на бок, прижал к груди автомат и то ехал на заднице по осыпи, то скользил, как на лыжах, подошвами ботинок. У подножия пытался выровняться, но не смог и тяжело упал на бок. Сквозь пыль, поднятую Лехой, слышался мат Лисы, мало что видевшего в оптику.

Потом спустился я, без приключений. За мной неторопливо сходил Гена; он останавливался, приседал, всматривался через прицел.

Вертолет выскочил из-за гребня скалы, быстро пошел на посадку. Не успел коснуться колесами грунта, как из него посыпались ребята из смены. Я с удивлением и стыдом узнал Татарина и вчерашних парней. Подставил, называется. Выходит, ошибался вчера Негорюй, говоря о том, что явно больше недели придется нашей смене тут торчать. Накаркал на свою голову проблемы. Игорь приветливо вскинул руку и проорал сквозь свист винтов:

– Серый, держись… в полку особисты ждут… – И побежал дальше, залег за пирамидкой.

Сапер Каримов, по-идиотски ухмыляясь, вскинул руки во вчерашнем прощальном жесте, пробежал мимо меня, запнулся о долбаную вязанку дров, перелетел через нее, плюхнулся наземь, беззвучно заматерился, вскочил на ноги, ухватил-таки дрова одной рукой и исчез в пылевой занавеси. Наконец все покинули машину. В проеме борта показался Кулаков, махнул рукой, мол, вперед, загружайтесь! Внутрь скользнул Леха, опять зацепившийся носком ботинка за срез двери, загрохотал автоматом о металлический пол, вскочил на колени и уполз в сторону хвостовой балки. Шохрат метнулся из пыли, юркнул за Мальцом; мягко скользнул мимо меня Лиса со своей винтовкой, за ним уже на борт влез и я.

Весь полет в полк я молча сидел рядом с Кулаковым, чувствовал его тяжелый взгляд. Лицо мое пылало от стыда, нестерпимо давило уши, но я даже не смог сглотнуть слюну, чтобы ослабить давление на перепонки; казалось, что если не буду производить никаких движений, меня просто не заметят, и никто не будет прессовать за произошедшее. Как только «вертушка» оторвалась от земли, я попытался заговорить, как-то объяснить Кулакову, что у нас случилось. Но грохот двигателя позволял только орать во всю глотку, искажал слова, и командир просто махнул рукой в ответ на мои попытки, показал на уши и велел заткнуться.

Когда «Ми-8» сел на взлетке и стал заруливать на стоянку, стало гораздо тише. Я торопливо рассказал, как и когда исчез Сопилкин. Шохрат сунул в руки Кулакова панаму, Лиса кивком подтвердил сказанное мной, а Леха виновато пожал плечами. Я успел выложить все, что происходило с места нашей высадки до последней минуты пребывания на блоке; не умолчал и о том, что ударил Соплю и за что. Кулаков слушал молча, изредка поднимая глаза то на меня, то на кого-то из группы. Как только вертолет замер и лопасти остановились, капитан коротко сказал:

– Конт, драки не было! – обвел взглядом команду. – Надеюсь, всем понятно?

Парни собрали вещи и ушли в расположение. Только Малец неудачно потянул свое снаряжение; из перешитого РД сыпанулись заготовки для разгрузок, автоматные подсумки и пара мотков суровой нитки (собирался Малец попортняжничать, сшить новую сбрую, подлатать старую; а оно вон как обернулось). Леха как-то одним махом затолкал все обратно, повернулся лицом ко мне, подмигнул: «Держись, Серый, если что, поддержим… ну, сам знаешь…» – и заспешил за ребятами.

Капитан поторапливал, мол, успеете еще наговориться. Пошел следом. Остановился. Резко повернул ко мне усталое усатое лицо и напомнил еще раз, что никаких конфликтов не было.

– Сиди тут, жди, сейчас из комендатуры за тобой приедут.

Я даже из «вертушки» не стал выпрыгивать, сидел на алюминиевой скамье, смотрел сквозь потрескавшийся иллюминатор на серую бетонку взлетки, на такую же серую колючку дальше в пустынном пейзаже, на угадывающуюся на горизонте, тоже серую, гряду высоких горных вершин, пока борттехник не турнул меня с места:

– Чего расселся? Иди на двор!

Я чуть не расхохотался, несмотря на хреновое настроение. Надо же, на двор! Какое милое, домашнее слово – на двор! И как оно выпадает из этой гадской жизни. Все же улыбнулся прапорщику, выпрыгнул на бетонку, отошел метров на пятнадцать от машины, плюхнулся задницей в пыль и закурил помятую сигарету.

Летчики уехали на подскочившем «уазике», бортач возился внутри вертолета, погромыхивал чем-то там, затем из машины разнеслись знакомые звуки песни.

«Сомбади, сомбади, сомбади, сомбади йеэ-э-э-э-э… Сомбади, сомбади, сомбади, сомбади йеэ-э-э-э-э-э…» Кто это пел, до сих пор не знаю. Хотя эта мелодия и слаженные голоса либо трио, либо квартета часто звучат в моей голове, я никак не могу найти исполнителя. А эта песня была чуть ли не гимном у вертолетчиков того полка, от которого выделялись машины для выброски нашей и подобным нам групп. Каждый борттехник имел такую кассету и ставил ее в трофейный «Шарп» при удобном случае.

Через много лет после Афгана смотрел фильм Копполы «Апокалипсис сегодня». Помните, там есть сцена, когда вертолеты летят большой группой над рекой, и, заглушая рев двигателей, в воздухе носятся позывные радиостанции «Доброе утро, Вьетнам!» и вслед «Сатисфекшн» Роллинг Стоунз?! Вот такой же мощью звучала для нас и та самая «Сомбади».

Интересно все же, кто пел эту песню в восьмидесятом году? Ни мощный Фредди Меркьюри, ни скандальный Дэвид Боуи, ни входящий тогда в моду женоподобный Джордж Майкл не пели этой песни, как подсказывали мне знатоки музыки, не исполняли именно этой песни, хотя и есть в их творчестве что-то очень похожее.