Мой друг Сибирцев

– Ну, предположим, – подтвердил Михеев.

– Наш «хозяин» тоже знает. Не может не знать. В тайге мы были чужие, здесь – среди своих. Чего нам теперь бояться? Думаю, надо работать в открытую. Завтра днем грузить классный вагон, с охраной, морячков этих ваших поставить, чтоб всем видно было: груз серьезный. Чтоб вопросы возникали, что да куда едет. А там пойдет по цепочке.

– Так это же?.. – сорвалось у Васильева.

– Вот именно, – кивнул Сибирцев. – И чтоб охраны побольше, погуще. И груз покрупнее, потяжелее… Классный цеплять последним, вроде бы как торопимся. Морячков – в предпоследний. Мы, – он взглянул на Михеева, – едем в классном. Вы, – он повернулся к читинцам, – с морячками. При пулеметах и всем таком прочем.

– Постой, постой, – оживился Михеев. – Если я тебя правильно понял…

– Правильно понял, – грустно усмехнулся Сибирцев. – Такая уж, видно, наша с тобой, брат, судьба.

Читинцы переглянулись, не совсем еще, наверно, соображая, что предлагал Сибирцев…

Он, конечно, понимал, и о чем думали, и о чем пока только могли догадываться читинцы. Объяснять сейчас было трудно, да, пожалуй, бесполезно: идея только возникла. Ее следовало детально обсудить с Михеевым, который если и не все сразу понял, то уж догадывался, это точно. Хватка у него железная. С Жилиным перемолвиться, да больно плох он. Этот мужик наверняка дал бы настоящий совет. Ну да что теперь, все равно думать надо, хорошо думать. И Сибирцев сказал с легкой усмешкой:

– А спать-то где будем нынче? Вы ведь тут хозяева. Распоряжайтесь.

– Спать-то? – Филимонов, как показалось Сибирцеву, был вроде бы обескуражен, огляделся с сомнением. Можно было подумать, что спать как раз он вовсе и не собирался. – Спать-то, что ж, в принципе, можно и здесь. Вон – диван есть… Ну… матрасов достанем. Не замерзнем, нет? – он покосился на замороженные белые стекла.

– Так решим, – сказал Михеев. – Вы с Васильевым давайте устраивайтесь в приемной, а мы уж тут вдвоем. Ежели чего, сами понимаете. Четверым здесь тесновато.

– Как скажете, – сразу согласился Филимонов и, кивнув Васильеву, вышел.

Они вскоре принесли два матраса, бросили на пол. Филимонов, показав на дверь, сказал:

– Оно, конечно… мы будем вроде как первая застава. На случай чего. Правильно, товарищ Михеев. Располагайтесь.

Ушли, стало тихо.

– Ты где хочешь? – спросил Михеев.

– А? Все равно.

– Тогда вались на диван, а я на матрасах. Мне же мягче, – он заулыбался. – Слушай, Мишель, тебе не приходило в голову, что возможны варианты проще и безопаснее?

– Безопаснее? – Сибирцев оторвал взгляд от заляпанного чернильными пятнами зеленого сукна, с усмешкой посмотрел на Михеева. – Это ты говоришь? Я, брат, и сам мечтаю найти этот твой вариант. Да нет его пока… Впрочем, ты – старший. Предлагай.

– О! Видали? Прапорщик заговорил. Обиделся.

– Глупости говоришь, какая ж тут обида?

– Брось, Мишель, все я отлично понимаю. И более того, полностью тебя поддерживаю. Если отработаем четко, убьем сразу двух зайцев… Но мне другое интересно. Скажи, – он стал укладываться на матрасах, подогнул край, чтоб голове было повыше, укрыл ноги тулупом, поерзал и наконец успокоился, лежа на спине. – Скажи, ну что у тебя за страсть вечно лезть в самое пекло? Я ведь тебя не первый день знаю.

Сибирцев долго молчал, как-то чересчур тщательно сворачивал самокрутку, потом прошелся по комнате.

– Видишь ли, Володька, – хрипло и словно бы виновато сказал он, – наверно, так уж мне на роду написано… Как бы тебе объяснить… Ну, брать, что ли, на себя, а?.. Понимаешь, если мы все это барахло, – он кивнул на ящики, – отправим с матросами и твоими ребятами, да в блиндированном вагоне, да еще пулеметов добавим, может, все и доедет в целости. Не сунется туда Дыбов. А нам надо, чтоб сунулся. Обязательно сунулся, ввязался в драку. Я ему, Володька, не прощу Павла, никогда не прощу. Вот и крутится у меня мысль, как заставить Дыбова пойти на авантюру. Как сделать для него возможным, понимаешь, с его точки зрения, реальным последний его шанс. Мы должны убедить Дыбова, что золото с нами, что мы сильны, а потому и беспечны. Он, как картежник, всюду увяз, терять нечего, и остается только пойти ва-банк. Терять действительно нечего, а приобрести он сможет, ну, по крайней мере, два десятка пудов золотишка. Безбедную жизнь.

– Я понял, – протянул Михеев.

– Вот так, брат. А рисковать я могу или, вернее, должен только самим собой… Ну, тобой еще, – он усмехнулся и посмотрел сверху вниз на Михеева. – Мы с тобой можем. И умеем. Вот как. А их, – он кивнул на дверь, – их-то зачем? Или вот Алешку моего… Жилина я бы взял с собой. Наш мужик.

– Ага, – улыбнулся Михеев, – оценил наконец.

– Оценил, – очень серьезно и даже печально ответил Сибирцев. – Дай бог, чтоб я только не ошибся, что все там, в тайге, промыли, понимаешь? Рана сквозная, почти в упор. Может начаться заражение. Растрясли мы его, бредил он, помнишь? Плохой бред. Не нравится он мне, этот бред…

– Да полно тебе, – Михеев сел. – Все будет в порядке. Выдержит Жилин. Не такое выдерживал… А мы съездим, дело сделаем и вернемся.

Сибирцев присел на край скрипнувшего пружинами дивана.

– Давай, брат, спать. С утра дай мне несколько самых надежных. Таких, чтоб с нами, понимаешь, могли до самого конца… Мы ведь им просто все объясним: мышеловка для банды. И все. Как ты сказал, одним ходом – двух зайцев. Морячки ящики отвезут, а мы удар примем. Надо принять.

– Ах, Мишель, и примем, и поживем. Еще как поживем… Помнишь Харбин?

– Помню, – помолчав, ответил Сибирцев.

– Вот и не забывай, – решительно перебил его Михеев. – Это там мы были среди чужих. А тут свои. Мы с тобой фронтовики, а это – самый что ни на есть костяк. В первой атаке не убили, значит, поживем. Так?

– Так, вражья твоя душа! – рассмеялся Сибирцев. – Конечно, так…

А утром к железнодорожной станции проследовали под конвоем моряков несколько саней с упакованным на них – и непосвященному ясно – тяжелым грузом. На запасных путях стоял классный вагон. Его окружила охрана и осторожно перенесла внутрь несколько ящиков. Посторонних близко не подпускали. Позже, лишь только пришел поезд из Иркутска, маневровый подал вагон на станцию и прицепил к хвосту состава. Соседний вагон быстро очистили от посторонней публики, и там разместились моряки, выставив на площадках тамбуров рыльца «максимов». Никто из них не обратил внимания на полтора десятка ящиков со снарядами и патронами, задвинутые под нижние полки. Туго сейчас с боекомплектами – это всем известно.

Ударил станционный колокол, паровоз дал сиплый гудок, и вагоны дернулись.

Уже в темноте проехали Петровский завод. На станции состав штурмовали толпы мешочников. Сунулись было в классный вагон, но увидели освещенных слабым светом вагонных фонарей часовых за намертво запертыми дверями; к морякам соваться побоялись. Они лениво прохаживались вдоль своего вагона, покуривали, поглядывали на ошалелую толпу. Ну их, от греха. «Максимы» – дело нешуточное: врежут – костей не соберешь.

Следующая станция – Хилок…

Глубокая ночь. Классный вагон шел последним, его качало сильнее других. Окна его темны, плотно зашторены, чтоб ни один лучик не проникал наружу. В середине вагона, обложенные мешками с песком и прикрытые с боков железными листами, глядят на двери тамбуров собранные пулеметы, что доставили в тяжелых ящиках. Громко распоряжавшийся погрузкой Алеша Сотников молча вслушивался в размеренный стук колес на стыках. Теперь он знал все. И знали те, кто ехали в этом вагоне, те несколько чекистов, которые должны были принять на себя удар.