Мой генерал

Дедушка руку Егорову пожал. Пожелал счастливой службы. Но Егоров не уходил, мялся чего-то. Потом сказал:

– Вы Гале про меня не говорите. Вот сфотографируют на посту, карточку пошлю, тогда и узнает.

Мы с дедушкой улыбнулись: понятно. Но Егоров снова не уходил.

– А отряду, – сказал он мне, – ты привет передай. Скажи – служу в Москве, и все. Я письмо вам напишу. Большое. Отчет о своей службе. А летом прилечу в отпуск.

– А вы молодец, – сказал дедушка, еще раз пожимая Егорову руку. – Про вожатство правильно решили. Отрядом руководить и из Москвы можно.

– Я теперь иначе не могу, – ответил Егоров. – У меня служба такая!

Я тоже пожал Егорову руку. Очень мне понравилась его идея. Еще бы – наш вожатый на посту номер один стоит!

– Ну, до свидания, – сказал Егоров. – Командиры на минуточку отпустили! Да и то потому только, что вы генерал, Антон Петрович! Вон глядят!

Мы повернулись к Кремлю. Там стояли два офицера. Увидели, что дед на них смотрит, в струнку вытянулись, издалека ему честь отдали. Вежливые!

А Егоров козырнул нам. Именно нам, я не оговорился. Сначала деду. Дед ему честь отдал. Потом мне. Я Егорову отсалютовал.

Потом он четко кругом повернулся. И побежал.

Вот какая встреча произошла! Просто удивительная! Миллионы жителей в Москве. С одного двора люди на улице не встретятся. А мы из Сибири прикатили и сразу своего нашли.

Ну, правда, нашли потому, что он у Мавзолея стоял, а не где-нибудь. К Мавзолею миллионы людей стекаются. Потому что это Мавзолей. Там – Ленин. И теперь рядом с Лениным наш вожатый. Монтажник из Сибири. Часовой… Самый видный солдат на всей земле…

Так что была бы моя воля, прежде чем офицером стать – артиллерийским, или морским, или авиационным, я бы выбрал службу Егорова. Стал бы сначала часовым возле Ленина…

Настоящий человек

Самолет идет на посадку. Скоро будем у генерала Иванова.

Я десять раз деда просил: расскажи о своем друге.

– Пока не могу, – отвечал дед. – Ты его должен сам увидеть. Это человек необыкновенный. Больше таких нет.

Чем же он необыкновенный, думал я. Двухметрового роста? Сильный, как штангист? Но ничего придумать не мог. Вздыхал – придется терпеть.

Но вот дед толкает калитку. Идет по тропинке к домику, заросшему плющом. Навстречу бежит человек. Дед обнимает его крепко.

Они стоят, прижавшись друг к другу. Молчат. Потом отступают на шаг. И тут я вижу, что у генерала Иванова нет обеих рук. Рукава заправлены в карманы.

Как же он живет, думаю я. Как можно жить без рук? А дед будто не видит этого. Берет меня за плечо, подводит к Иванову, представляет, как там, в Москве.

– Антон Рыбаков? – переспрашивает Иванов. – Твой дублер, значит? – улыбается деду.

– Антон Второй! – кивает дед.

Мы проходим в дом. Нас встречает седая женщина. У нее веселые глаза. Она хочет обнять дедушку. Но он сначала целует ей руку и говорит:

– Здравствуй, боевой товарищ!

Мы сидим в комнате Николая Петровича. В углу стоит странное стекло. Я трогаю его, не понимаю, зачем это дырявое стекло здесь. Его надо выбросить. Оно все в трещинах и дырках.

– Отгадай, что такое? – говорит Николай Петрович.

– Ветровое стекло от машины, – выручает меня дед. – Видишь дырки? Это следы от пуль.

– Храню на память, – сказал Николай Петрович. – Автографы смерти как бы. Всю мою машину изрешетило, случайно жив остался.

Они влюбленно смотрят друг на друга, перебивают друг друга, словно мальчишки. Будто мы с Кешкой, например. И никак наговориться не могут.

– Вот слушай, Антон! – зовет меня дед. Усаживает рядом. – Расскажи снова, Коля! Это ему непременно надо знать. Знаешь, он ведь в военные собрался. Но если и штатским останется, знать надо!

Николай Петрович кивает, выходит на середину комнаты. Рисует сапогом на полу воображаемые дуги, линии – направление ударов. Рисует пушки, танки.

– Это Дрезден, – говорит он. – Это наши главные силы. А этот клин – мой артиллерийский полк. Вперед мы ушли, наши только еще подтягиваются. И вот берем пленных. Они говорят – готовится танковый удар. Направление – такое-то. Что делать? Если сомнут нас, перед главными силами нет противотанковой защиты. Решаю: удар танков встретить с флангов. Выстраиваюсь углом к противнику. Начинается мясорубка. Открываем огонь – не в лоб, как немцы ждут. А сбоку. И по всей глубине. Немцы в замешательстве. Танки горят. Огонь ведем прицельный, точный. Подпускаем близко.

– Антошка, – говорит мне дед, – Николай Петрович командовал противотанковой артиллерией. Это очень трудно – стрелять по движущимся танкам, которые еще по тебе стреляют.

Меня подмывает спросить. Но я не знаю – как. И очень неудобно.

– Понятно? – спрашивает Николай Петрович.

– А вы, – говорю я и краснею. – А руки у вас тогда были?

– Нет! – отвечает Иванов. – Не было! Руки я на берегу Днепра потерял.

Я не могу поверить. Про летчика Маресьева я читал. И кино не раз видел. Он без ног был, это известно. Но руки же у него были! А как артиллеристу без рук? Надо же командовать! А командовать – на карте схемы чертить! В телефонную трубку кричать! В бинокль смотреть! Если надо – снаряд схватить и пушку зарядить! Разве же без рук это можно?

Я смотрю на генерала Иванова и не понимаю: может, он шутит? Но разве так шутят? Я поворачиваюсь к деду. Смотрю на него вопросительно.

– Я ведь говорил тебе, Антон, – произносит задумчиво дед, – генерал Иванов – необыкновенный человек.

– Сказанешь тоже, – сердится Иванов. – И вообще! Сам бы про себя рассказал лучше. Вон орденов сколько! Их зазря не дают.

– Ладно, – произносит дед. – Кукушка хвалит петуха. У меня награды за обыкновенные военные дела. У тебя – за подвиги. Не бойся этого слова. За настоящие подвиги. Книги про них писать надо!

– Да уж все написано! – смеется Николай Петрович.

Мы идем в столовую, обедаем. Жена Николая Петровича кормит его с ложечки. Словно маленького. Но дед не обращает на это внимания. Будто все нормально. И жена Иванова тоже не обращает. И сам генерал.

Они вспоминают войну, забавные всякие случаи и смеются, словно на войне только смешное и происходило. Нет, на войне не смешно было, а тяжело, трудно. Иногда – смертельно трудно. А вечером дед рассказал мне историю про генерала Иванова.

История вторая. Про генерала Иванова

Война уже обратно катилась. Немцы назад драпали.

Вообще выражение это неправильное – драпали. Драпал Наполеон, тут верно. Бросил своих солдат и помчался в Париж. А Гитлер каждый день орал, чтобы его солдаты сражались до последнего. И фашисты не драпали, а сопротивлялись изо всех сил. Бились отчаянно. Но мы все равно гнали.

Дед сказал: фашисты умело воевали. И генералы у них были опытные. Еще бы! Всю Европу прошли. Все армии победили. Так что врагов дураками считать нельзя. Никакими они дураками не были. А были коварными, хитрыми, расчетливыми. Жестокими были, как звери, потому что они фашисты. Но не дураками. Дураков ведь обмануть легко. А значит – и победить. Наша победа трудной была. Потому что враг опытный и злобный. От этого наша победа только почетней! И никогда врагов дураками считать нельзя, нет.