Мой инферно

Удивительно, но после всего случившегося я уснула легко. Стоило прикрыть глаза, и меня затянуло в холодную темноту, по которой эхом разнёсся голос Михаэля: «Просто поверьте и не противьтесь. Делайте с землёй всё, что посчитаете нужным. Всё это уже написано».

Его слова прозвучали, когда я только заснула. Но я продолжала их слышать, даже распахнув утром глаза. Они будто засели в голове.

Приподнявшись в постели, я попыталась прийти в себя. «Делайте с землёй всё, что посчитаете нужным. Всё это уже написано», — не унимался голос Михаэля.

Всё это… Перед мысленным взором вспыхнуло охватившее Дэя пламя. И оставшаяся от него горстка пепла. Всё это — уже написано. Для чего же тогда мне нужен тот кусок земли? Чтобы купить?

— Чтобы продать… — прошептала я, начиная догадываться, что именно должна с ним сделать. — Придётся подписать и те документы.

Я схватила лежавший под подушкой мобильный и набрала номер.

— Сабина, срочно скажи Михаэлю, что я согласна на сделку.

***

Реус Асмодей

Умирать оказалось больно. Воспоминания о моей прошлой смерти были не так свежи. Хорошо, что удалось их обновить.

Ночь в Нижнем мире совсем не похожа на земную. Здесь нет ни луны, ни звёзд. Мрак и пламя. И крики корчащихся в агонии душ.

— Дьявол, меня вынесло в Ад, — выругался, упираясь ладонями в сухую, измождённую почву. Растительностью это меня никогда не славилось.

— Я уж заждался, — услышал я голос треклятого лодочника, высоченного, с седой нечёсаной бородой, в потрёпанном балахоне. Давненько я его не встречал. — Мне сказали проводить тебя, Реус Асмодей.

— К нему?

— Да. Не хочешь сначала глотнуть из Леты? Он зол на тебя, знаешь ли. Наверно, опять отправит в Чистилище.

— Из Леты не хочу, — ответил я, поднимаясь на ноги и вдыхая смрадный запах Стикса. Неужели именно по этому месту я так скучал? — Лучше отвези меня к пруду Мнемозины. Глотну из неё.

Харон усмехнулся.

— Хорошо же тебя скрутило. Решил всё запомнить?

— Решил.

Божана — Алиса– моя человеческая — и моя демоническая жизнь. Всё это я хотел уберечь от забвения. Уж лучше помнить каждое мгновение пытки в Чистилище, но знать, как Алиса улыбается и как злится, чем забыть и боль, и вместе с ней надежду. Мне не хотелось опять превращаться в разъярённого безымянного демона, ненавидящего всё людское. Ведь когда-то у меня тоже было человеческое имя.

Я попытался его припомнить. Оно крутилось на языке, но ускользало.

— Залезай, — Харон подал мне руку, и я, перешагнув через бортик, оказался в покачивающейся на смрадных водах лодке. Старой и неизменной, как сама смерть. — Знаешь, сколько таких, как ты, мне приходилось перевозить? — спросил он, отталкиваясь веслом от берега.

— И скольких же?

Харон задумался.

— Честно, не считал. Нет-нет да какой-нибудь одуревший от человечности демон падает из Среднего мира обратно. Но не всех меня посылают караулить, как тебя. И что? Стоило оно того?

— Стоило. Только оно того и стоило.

Лодка качнулась на волнах, беря курс через Стикс к Лете. Смрадный запах постепенно становился не таким навязчивым, либо я уже начал к нему привыкать. Беззвёздное небо, точнее своды Преисподней, чернели над нами и давили своей неизменностью. Совсем недавно я тосковал по этой черноте, но теперь она казалась отвратительной. На ней никогда не появятся робкие капельки звёзд, не блеснёт однобокий нарастающий месяц, не зардеется рассвет. Здесь — в Нижнем мире — никогда не поднимется солнце.

Харон больше не пытался вести беседу и молча направлял лодку к острову Мнемозины, одиноко гнездившемуся посреди реки Лета. Там, причалив к пологому берегу, он кивнул мне:

— Иди. Не пожалей о том, что вспомнишь.

Но я не буду жалеть. Ни о тех воспоминаниях, что вернутся, ни о тех, что успел получить сам. Я сохраню их и буду лелеять, наблюдая за беззвёздной чернотой Преисподней. Алиса– Божана — вот бы хоть ещё раз коснуться её лица. Вот бы взглянуть в эти небесно-голубые глаза и утонуть них. Пропасть окончательно.

Я сошёл на песчаный берег и побрёл к возвышавшемуся в центре строению. То ли башня, то ли громадная скульптура — слишком старая, чтобы разглядеть в ней черты богини — она служила купелью для вод вечной памяти. Из приоткрытых глаз каменной мнемозины стекали слёзы. Они струили по стенам, падали на песок и исчезали в нём, оставляя от себя только мокрые круги.

«Всего пары капель должно хватить», — думалось мне.

И я, прильнув к влажной стене, подонял голову и поймал губами первую каплю. Холодная и безвкусная, она растворилась на языке. За ней следом прилетела другая и ещё одна.

— Эй, хватит там, — крикнул Харон.

Я отпрянул от громадной статуи и упал на песок. Память, что раньше смазывалась, истёртая временем, теперь разгоралась образами прошлого. Когда я был человеком, меня величали Светозар, сын Ярополка. И тогда, как сейчас, я тоже умел обращаться с мечом. И побывал на немалом количестве сечей. «Тебе надобно жениться», — поучал меня отец, но я отмахивался. «Что мне жена, когда я вечно в походах».

«Что мне жена?» — так я спрашивал, пока однажды белокурая девица с глазами цвета неба не подала мне кувшин воды. И я пропал. Что мне теперь были сечи? Что мне были подвиги? Когда весь мир умещался в её глазах.

В тот же день к ней отправились мои сваты. И в тот же день вернулись с согласием, поскольку у меня было доброе имя и богатый двор. Таким женихам обычно не отказывают. Тогда счастливее меня было никого не найти.

Божана, так звали голубоглазое чудо, скромное и отзывчивое. На следующий день я наведался к ней уже сам. И радовался, как дурак, когда увидел в её взгляде симпатию. И с каждым днём она лишь становилась сильнее.

— У нас будет добрая свадьба, — обещал ей. — Успеем сыграть перед походом.

Отказываться было поздно, откладывать нельзя. «Дождётся», — думал я. — «Потоскует немного, а там я уже и вернусь».

Но когда подошёл день свадьбы мне принесли дурную, чёрную весть.

— Божана сосватана за другого, — так передал мне гонец.

За кого? Как? Рука потянулась к мечу. Но сначала надо было узнать его имя.

— Ты чего там расселся? — донёсся недовольный голос Харона. — Вспомнил что?

— Вспомнил.

Жизнь, которой, как я думал, у меня никогда не было.