Мой капитан
Шрифт:
Петя не понимал, кто такой «слышь» и куда он уедет. Ему просто было грустно, как пел этот дядя Борис, как глядел за окно. Не для Пети пел. А всё же будто рассказал ему о себе что-то такое важное, и они стали как свои. И Петя подошёл и потёрся носом о бархатный рукав.
А дядя Борис всё играл и только поглядел и кивнул, ничего не сказал. Это тоже было хорошо,
Потом дядя Борис поставил гитару возле дивана и провёл тяжёлой тёплой рукой по Петиным волосам.
И тогда Петя вынул руку из кармана и протянул ему на ладони горячую пульку.
Дядя Борис взял её молча и положил на стол. Потом вдруг поднял Петю и понёс из комнаты.
Вот как, значит! Дядя Борис обиделся и теперь насовсем выносит его из комнаты!
— Куда? — крикнул Петя и вцепился в дяди Борин воротник.
— К друзьям, — ответил тот. Он не обиделся.
Он знает, что Петя никогда, никогда больше так не сделает! И несёт его теперь к друзьям.
У ДРУЗЕЙ
Петя с высоты видел, как дядя Борис сошёл с крыльца и зашагал к саду.
Он перешагнул колышки и ступил на садовую дорожку.
Кто сюда войдёт, Тому попадёт, —сказал Петя.
— Не попадёт, — ответил дядя Борис. — Ведь мы ничего не будем рвать.
— Но ведь она не знает, будем или нет, — опять сказал Петя.
— Зато мы знаем!
Петя не стал спорить, потому что и сам так думал.
Вдруг его задело по лицу шершавым листом, и он увидел яблоко!
Оно было совсем не такое, какие мама приносила из магазина. Это было живое яблоко. Оно росло из веточки, а веточка — из большой ветки, а ветка — от ствола дерева. И получалось, что яблоко это растёт из дерева.
Его совсем не хотелось есть, а только глядеть. И Петя глядел.
Они подошли к калиточке в конце сада — там была, оказывается, такая дверца. А дверца вдруг отворилась, и там стояла Нина Игоревна.
— Ты куда же его волочишь, как волк ягненочка? — очень тихо и очень сердито спросила она.
— Дядя Боря меня к друзьям волочёт, — сказал Петя сверху.
— К Тасе, — пояснил дядя Борис.
— А тебя кто просил? — Нина Игоревна теперь говорила совсем шёпотом.
— Ему же скучно, — сказал дядя Борис. — А там он будет с Валерием играть.
— Как это — играть, когда мальчик лежит? Ты здесь седьмая вода на киселе и не распоряжайся.
Дядя Борис вздохнул и опустил Петю на землю.
— А почему мальчик лежит? — спросил Петя.
— Больной, у него ноги не работают, — ответила Нина Игоревна уже не так сердито. — А ты небось как начнёшь на него глазеть... нас всех осрамишь.
— Я не осрамлю, — сказал Петя.
— Или ляпнешь что-нибудь некстати... — И было видно, что Нина Игоревна уже соглашается.
— Я не буду ляпать, — сказал Петя. — Я буду молча играть.
— Как же это — всё молча да молча? — покачала головой Нина Игоревна. — Они очень удивятся. И так у тебя ногти чёрные... А уши! Они таких ушей ещё не видели!
Дядя Борис повернул Петю сначала одним боком, потом другим, а потом подбросил и посадил верхом себе на плечи.
— Мальчик
как мальчик, — сказал дядя Борис, и они пошли. Вернее, дядя Борис пошёл, а Петя поехал.— Привет передавайте! — крикнула вслед Нина Игоревна.
Они поднялись в гору, а на горке этой Петя увидел дом. Забор вокруг него не стоял, а лежал, потому что упал, и кое-где между заборинами выросли лопухи. Всё вокруг дома заросло бузиной и лопухами и какой-то высокой травой.
И сам дом был старенький, и между некрашеными досками — щели.
Дядя Борис приоткрыл дверь и спросил в тёмные сени:
— Можно, Тася?
— Входи, входи! — ответила ему какая-то незнакомая Тася.
Потом она вышла. Это была не Тася, а тётя Тася. Она была очень нарядная, в красном платье и душистая.
— Это и есть Петя-Петушок? — спросила она.
Петя думал, что она сейчас скажет, что он вялый, и нахмурился. Но она сказала другое.
— Ну, слезай, слезай с коня! — вот что она сказала.
— Это дядя Борис, — пояснил ей Петя. Потому что это и правда был дядя Борис, а не конь, и Петя не такой маленький, чтобы думать, будто это конь.
Тогда тётя Тася вдруг обняла его и немножко придушила к себе носом.
— Ты очень строгий человек. А я с твоей мамой училась в школе.
Петя очень обрадовался, потому что мама ему рассказывала, как у них в школе одна девочка свалилась с парты. Это была, наверное, тётя Тася. Но Петя не сказал ей, что знает про это, — может, мама не хотела, чтобы он говорил.
Ему понравилась тётя Тася, и он сразу дал ей руку, и они пошли знакомиться с Валерием.
Тётя Тася подвела его к дивану, а там лежал этот больной мальчик.
И Петя не стал на него глазеть. Он сразу повернулся к рыбкам.
Рыбки плавали в четырёхугольных банках из гнутого стекла. Банки стояли у окна. На дне их был жёлтый песочек, и оранжевые цветочные горшки в воде, и зелёная вьющаяся травка.
И всё это было подсвечено лампочками, как в подводном царстве.
Рыбки были маленькие — красные и чёрные, довольно красивые, но можно было и без них.
В стекле банки отражалась комната и диван. А на диване больной мальчик Валерий. И чтобы он не заметил, что Петя всё же глядит на него, Петя стал стучать пальцем по банке, и от этого вздрагивала вода, рыбки останавливались, начинали шевелить хвостами и открывать рты.
Пете уже надоели эти рыбки. Он не глядел на них, а просто стоял спиной к больному мальчику. Но тут вошла тётя Тася и следом за ней дядя Борис.
— Ну что, познакомились? — спросила она весело. — Давайте-ка пить чай.
Тётя Тася очень быстро пододвинула к дивану стол и поставила на стол чашки и домашний пирог. Когда Нина Игоревна пекла такой пирог, она говорила:
«Глядите, пирог прямо дышит! Жаль на стол подавать!»
Петя всё не глядел на мальчика и старался ничего такого не сказать. Но говорить что-то надо было, и он сказал:
— Сегодня на рынке мясо — свежьё!
— Что-что? — переспросила тётя Тася и почему-то засмеялась.
Нина Игоревна никогда не смеялась, когда говорила про мясо.
Дядя Борис — Седьмая Вода и этот Валерий тоже засмеялись.
— Ты кушай, — вытирая глаза платком, сказала тётя Тася и отрезала ему большой кусок пирога.