Мой личный врач

– Бедных ведь тоже надо кому-то лечить.

– Логично. – Антон Зиновьевич смотрел на меня, но думал он явно о чем-то своем.

– Позвольте теперь мне задать вам вопрос.

– Валяйте.

– Вы с самого первого дня знали, что я не совсем та, за кого себя выдаю?

– В общем-то, да.

– А почему приняли на работу?

– Понимаете, тут такая штука: мой начальник службы безопасности почему-то считает, что мои конкуренты в связи с той нездоровой шумихой, которая поднялась в СМИ в связи с нашим ноу-хау, должны были обязательно попытаться внедрить своего человека в мое окружение, дабы каким-либо способом выведать, что мы затеяли.

Когда Агнесса Николаевна сообщила, что наняла вас сиделкой к моей матери, Павел Васильевич озаботился вашим досье, впрочем, как он это делает всегда, когда мы нанимаем нового работника, и нашел в нем некоторые интересные факты. Они-то и заставили его заподозрить, что вы и есть та самая подсадная птичка, которую он ожидает. Например, его очень заинтересовало то, что еще во времена студенчества вам предлагали специализироваться в области психотерапии, так как у вас были ярко выраженные способности к гипнозу. О своих предположениях он сообщил мне, и мы решили, что лучшее, что можно сделать, это пустить вас в дом и посмотреть, как вы себя поведете. Правда, когда я вас первый раз увидел, то сразу понял, что вы никак не тянете на роль промышленного шпиона.

– Почему это не тяну? – вдруг обиделась я.

Антон Зиновьевич захохотал, блеснув зубами.

– Потому что, дорогая Елизавета Петровна, вы не умеете мимикрировать. Вы даже не сочли за труд войти в образ сиделки и сразу же позволили себе вступить со мной в спор по поводу того, влияет ли возраст на чувство сострадания или нет. Моему деду, старику очень проницательному, вы тоже показались человеком без второго дна. Но вот когда Павел Васильевич узнал про то, как вы легко приручили наших зверюг, он потребовал, чтобы я вам устроил допрос с пристрастием, что я и сделал… Вы удовлетворены моим ответом?

– Вполне, но у меня еще один вопрос.

– Задавайте.

И я ляпнула:

– Почему вы женились на Марии Эрнестовне, а не на Агнессе Николаевне?

Антон Зиновьевич как-то странно посмотрел на меня, потом усмехнулся.

– Обитая в доме в окружении женщин, со временем начинаешь понимать, что живешь в стеклянной банке, как какой-то подопытный лягушонок, и все тебя с любопытством разглядывают… Но я вам отвечу… Мы дружили втроем с юности. Они обе были милые девочки. И по человеческим качествам мне даже больше нравилась Агнешка… В ней было что-то очень цельное… Но она не обращала на меня внимания… Не подумайте, что я по этому поводу переживал. Я отдавал себе отчет, что внешне я малопривлекателен – невысокий, носатый, прыщавый вьюноша, но это не мешало мне быть абсолютно уверенным в себе: я знал, что у меня есть другие достоинства… То есть, поверьте, никаких комплексов у меня не было. Мне сулили блестящую карьеру в науке. К тому же я занимался спортом, был кандидатом в мастера по классической борьбе, по биатлону и мастером спорта по шахматам. Естественно, что у меня были романы, особенно если учесть, что я еще застал достославную эпоху студотрядов, но никаких матримониальных планов я во время учебы в институте не строил, и холодность ко мне Агнешки меня попросту забавляла. Но Маше, я, по-видимому, сильно нравился, потому что она с удовольствием проводила со мной время, и мы часто с ней вдвоем ездили в Москву в театры и на концерты. Она – веселая, очаровательная, чуть-чуть кокетливая (в отличие от буки Агнешки), была примой школьного поэтического театра, который организовала моя маменька, потрясающе читала стихи и пользовалась большим успехом не только у своих сверстников, но и у моих. Кроме того, она была девочкой из хорошей семьи: ее отец работал главным конструктором на крупном закрытом заводе и дружил с моим дедом. Так получилось, что мы постепенно с ней поняли, что вдвоем нам лучше, чем порознь. И мы решили пожениться, правда, время для этого выбрали не самое удачное: когда до науки никому дела не было. Мы жили вначале трудно, но Машуля никогда ни на что не жаловалась, никаких материальных благ от меня не требовала и своей жизнерадостностью, оптимизмом и добродушием помогала мне двигаться вперед. Что меня радовало в ней, так это то, что, когда я со временем, занявшись бизнесом, стал зарабатывать очень большие деньги, она не изменилась и оставалась такой, какой всегда была, – веселой, доброжелательной, смешливой… Иногда я ее называл «мой веселый чижик»… Но, к сожалению, ее здоровье было подорвано неудачной операцией… После чего через определенное время в моей жизни появилась Галя…

Антон Зиновьевич вдруг резко поднял голову, посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

– Лиза, скажите честно, вы в данный момент не используете свои паранормальные способности? А то я как-то уж слишком с вами откровенничаю, что мне не свойственно…

– Нет, не использую. Я этими вещами, вообще, позволяю себе пользоваться лишь в экстраординарных ситуациях. – И с этими словами я встала со скамейки. – Если вы не возражаете, я пойду, мне еще нужно позвонить сестре.

– Ну вот, а я думал, что мы с вами посидим, по-дружески поболтаем…

– К сожалению, не могу…

«Черт, – подумала я про себя, удаляясь в сторону вольера с кавказцами, – а ведь в него действительно можно влюбиться: он, безусловно, умен, интеллигентен, и у него есть харизма, так что его некрасивость перестаешь замечать на второй минуте общения, и ее можно расценивать в качестве горькой приправы к его неординарной личности».

Угощая собак лакомствами, припасенными после ужина, я мысленно прокручивала наш разговор с Антоном Зиновьевичем. Главное, что я из него вынесла: Агнесса, наперекор заявлениям Полины, ни капельки не была влюблена в него (впрочем, такого же мнения придерживалась и Вера Дмитриевна). Ну не может же мужчина не почувствовать тех флюидов, которые исходят от влюбленной в него женщины! Так что вычеркнем домоправительницу из числа лиц, подозреваемых в убийстве хозяйки дома, и некоторым образом структурируем факты. Пассаж о «подсадной птичке» заставляет думать о том, что если ею не оказалась я, то мог оказаться кто-то другой. И этот кто-то посчитал меня представителем конкурирующей организации и решил вначале выжить из дома посредством угрозы, а так как я на нее не отреагировала, то решил действовать более решительно. Но кто этот неопознанный объект? Из известных мне персон на эту роль подходила лишь Яна. Она появилась в усадьбе на месяц раньше меня. Рекомендовал ее весьма сомнительный Евгений Эммануилович. Царапина, оставленная на ее руке, выдавала «почерк» моего любимого котика и свидетельствовала, что именно Яне пришла в голову мысль пугать меня с помощью моего же компьютера. И, видимо, это она бегала на свидание в беседку и разговаривала по мобильнику. Что она там говорила? «Как договорились, подарок привезу в субботу». И еще что-то о проблеме… Вспомнила! «Появилась одна проблема, но я с ней справлюсь…» Так, может быть, этой проблемой была я? И именно со мной пыталась справиться Яна, сперва натравив на меня собак, а потом сбросив в бассейн Галину, будучи уверенной, что обезвреживает меня! Но вот что интересно: что это за подарок, который она обещала кому-то привезти в субботу, то есть завтра, в день рождения Алисы? Или все это лишь мои вымыслы и домыслы? И за всеми этими безобразиями стоит не Яна, а совершенно другой человек, на которого, как на всякого настоящего шпиона, никогда не подумаешь? И, может быть, этот человек на самом деле является агентом Моссада, ЦРУ или Штази… (Эка куда меня понесло!) И еще. Я поняла, что смерть Марии Эрнестовны – это отдельная песня, и она никак не связана с угрозами в мой адрес. Судя по всему, основным подозреваемым здесь остается Павел Петрович – только у него был весомый повод убить жену своего босса. Но вот как он мог это исполнить технически? Мне непонятно… Но если на минуточку представить, что Павел Петрович на самом деле белый и пушистый, ни сном ни духом не помышляющий извести Марию Эрнестовну, и что он вполне был доволен той ролью, которую благодаря его стараниям играла Галина в жизни Антона Зиновьевича? Что тогда? Могут быть другие варианты? Почему бы нет? А вдруг убийца – тот самый врач-гинеколог, который лечил Марию Эрнестовну и по какой-то своей причине решил ее убить? И я поняла, что знаю, что я ничего не знаю. И это сильно меня напрягло.

Последующий разговор с Милочкой тоже меня напряг. Она терпеливо выслушала мое сочинение на тему «как я провела день» – я живописала утренний набег на рынок с целью покупки свежего творога и фруктов, поездку в Новый Свет, лазание по горам с фотоаппаратом, возвращение в Феодосию, посещение любимой «Морячки», – никак его не прокомментировала и лишь сухо поинтересовалась, достаточно ли у меня денег и не нужно ли мне выслать еще. Заверив ее, что с деньгами у меня все обстоит замечательно, я попросила ее пригласить к телефону Костика, на что она ответила, что он допоздна задержится в редакции и, скорее всего, чтобы не беспокоить ее с детьми, останется ночевать у тетки Маргариты. Последнее мне очень не понравилось, так как за десять лет их брака не было такого случая, чтобы зять не ночевал дома. И что-то подсказало мне, что над нашими с ним головами собирается нешуточная гроза…

Вечером, укладывая Веру Дмитриевну спать, я рассказала ей о своих подозрениях по поводу гувернантки и попросила оказать мне одну небольшую любезность.

– Какую? – поинтересовалась старушка. Я изложила. Она захихикала и с удовольствием согласилась.

Я долго ворочалась в постели. Мне опять не давало уснуть ощущение, что я пропустила что-то очень важное, что-то такое, что позволит мне расставить по местам все известные мне факты. И еще почему-то в голове вертелся вечерний разговор в беседке с хозяином дома. Надо же, он, как и я, в молодости увлекался фантастикой, читал Лема, как и я, несколько раз смотрел «Солярис». По всему выходит, что он моей масти. С этой мыслью я и уснула.

Суббота

Утром в доме стояла предпраздничная суматоха, к которой я, слава богу, не имела никакого отношения. Единственное, в чем мне довелось поучаствовать, так это в процессе одевания именинницы: мать с гувернанткой хотели надеть на нее голубое платье, а она предпочла розовое. В результате прений случилась истерика, и меня, как уже зарекомендовавшего себя специалиста в области укрощения Алисы, пригласили на помощь. С задачей я справилась, но посчитала своим долгом еще раз напомнить Галине, что девочку стоит показать хорошему детскому психоневрологу. Удивительно, но на этот раз она с моим мнением согласилась.

Гостей ждали к полудню, но уже к половине двенадцатого представители фирмы «Фиеста», обслуживающей праздник, были облачены в костюмы сказочных персонажей и клоунов, балетные артисты, приглашенные Верой Дмитриевной из детского театра, разминались перед выступлением, а оперные – пробовали голоса. Официанты в белоснежных манишках вносили последние штрихи в сервировку столов, накрытых под тенью ярких шатров. Горничная Зоя с обезумевшими глазами носилась между спальней хозяйки и детской. Люся-Люсьенда, все-таки выбившая себе право сделать праздничный мильфёй, колдовала на кухне, встречая тигриным рыком каждого, кто пытался отвлечь ее от этого возвышенного занятия. Садовник устанавливал в напольных и настольных вазах букеты свежесрезанных роз и всяческую икебану. Агнесса Николаевна, словно полководец перед сражением, придирчиво оглядывала свои «позиции» и, как всегда, была корректна и невозмутима. Короче, дым стоял коромыслом. Бездействовали только мы с Верой Дмитриевной. Она, хорошо причесанная и облаченная в красивый брючный костюм и элегантные итальянские туфли, сидела в инвалидном кресле у себя в комнате и листала свежий номер журнала «Космополитен». Я, сменив униформу на джинсы, майку и трикотажную кенгурушку с очаровательной зеленой ящеркой в стиле Гауди, привезенную мной из Барселоны, спустилась на лужайку к месту празднества, где старалась выбрать лучшие точки для фотосъемки.

Первым гостем был, как ни странно, вечно опаздывающий Евгений Эммануилович. В нежно-кремовом летнем костюме из шелковой чесучи, благоухая дорогим парфюмом, он вручил имениннице подарок – огромную, ростом с Алису, английскую куклу ручной работы, поцеловал ручку Галине Герасимовне, пообщался с хозяином дома и, сопровождаемый мною, направился в комнату Веры Дмитриевны, чтобы выполнить свой профессиональный долг.

– Ну, как мы себя чувствуем? – вопросил господин Лисовский, глядя на золотые швейцарские часы у себя на запястье и считая пульс «больной».