Мой марафон
Шрифт:
К Семёну часто заходили друзья. Если его не было дома, они сами открывали дверь — ключ-то ведь в старом пальто на вешалке,—заваливались с ногами на тахту и читали или держались за больной зуб. А иногда так и уходили, не дождавшись.
Теперь Семён стал вешать на дверь записку — там была нарисована ушастая голова и красным карандашом слова: «А не забыл ты погулять с собакой?»
Но всё равно почти все забывали, а Бовин папа даже стал реже заходить — всё больше Семёна к себе приглашал. И тот приходил — но не один, а с Каплином.
По улице Семён его уже не носил, а водил на
Бовина мама, Лариса, бывала не очень довольна, когда Семён приходил с Каплином, потому что Вова тут же начинал с ним возиться, подымался крик, лай. На шум прибегала соседская Кнопка, белый карликовый пудель без носа и без глаз — так казалось, потому что их совсем не было видно под шерстью,—и тогда начинался «настоящий бедлам». Так говорила Бовина мама. А если со двора прибегал Тоська, то начинался «бедлам в квадрате». Просто возиться с собаками ему было неинтересно, он придумывал всякие страшные истории и тут же начинал командовать.
— Смотри, Хмыра! — кричал он и хватал Вову за руку.— Ты садись сюда, а я напротив — это мы плывём на лодке по морю. Волна накрывает лодку, ты роняешь вёсла...
— Почему это я? — говорил Вова.— Может, совсем ты...
— Ладно, я. А вёсла тонут.
— Чудак! Разве вёсла могут утонуть?
— Ну, неважно, не утонули — значит, их акула проглотила. Что делать? Но с нами Каплин! Мы поднимаем ему уши... вот так... Смотри, Хмыра... вместо паруса... и мчимся на всех парусах.
— На всех ушах,— уточнял Бовин папа.
Кончался бедлам обычно тем, что в комнату входила соседка, подхватывала Кнопку и уносила к себе. А Каплин, наигравшись, сворачивался в клубок возле кресла и тут же засыпал. Тоську же выпроваживали домой.
После этого в комнате устанавливалась тишина, все садились пить чай, и Семён мог начать свой увлекательный рассказ про гранулёму и про удаление зубов без боли. Хотя он рассказывал об этом много раз, взрослым всё равно было интересно слушать — потому что у кого же не болели зубы!
Перед уходом Семён будил Каплина, тот выполнял на прощанье команду «голос», давал лапу и получал два куска сахару.
А жизнь у Семёна с появлением Каплина становилась всё трудней и трудней. Гулять с псом было некогда и негде. Когда бы Семён ни выходил с ним во двор, со всех концов раздавались окрики: то собака на газон забежала, то на детскую площадку, то залаяла и ребёнка испугала, а то прямо под ноги кому-то бросилась. На Семёна кричали, грозили милицией, писали жалобы в домоуправление, и он отдыхал от криков и замечаний только во время ночного гуляния, после одиннадцати.
Обо всех этих неприятностях не догадывался только один Каплин. Сколько бы ни кричали во дворе, он жизнерадостно помахивал хвостом, бросался от одного к другому, вынюхивал, что-то, известное только ему одному, а один раз попытался даже забраться на сапог к самому участковому. Вообще он любил всех. Особенно детей.
...Так прошло месяца два. Скоро у Семёна отпуск. И мечтает он уехать с Каплином куда-нибудь за город, подальше от сварливых соседей:
будет там его натаскивать — готовить к охоте. Не зря ведь книжек накупил!..А окно комнаты оставит открытым на целый месяц. Пусть как следует проветрится.
Если бы не хвойные ванны...
Вы, конечно, удивитесь, но Каплин теперь у Вовы. Вон лежит в углу комнаты, а рядом — его любимая клизма... Нет, он не в гости пришёл, он живёт здесь. Конечно, временно. Бовина мама так и сказала:
— Двадцать четыре плюс три дня на дорогу — и ни часа больше! Три дня на дорогу нужно Семёну: полтора туда, полтора обратно.
Потому что он сейчас в Пятигорске — ходит, наверно, там по цветнику, нюхает в Провале сероводород и пьёт нарзан в Лермонтовской галерее. А случилось это так. На прошлой неделе Семён позвонил Вовиному папе на работу и говорит:
— Слушай, Миша, прямо не знаю, как быть...
— Женись,— сказал Миша.— Уже давно мечтаем тебе спеть: «Тили-тили-тесто — жених и невеста!»
— Брось глупые шутки! — закричал Семён.— Я из поликлиники говорю.
— Я и не шучу,— сказал Миша.— Что случилось?
— А то случилось, что предлагают путёвку в санаторий.
— Поезжай, конечно. Пронзят тебя там раз тридцать шприцем с витаминами, окунут в хвойную ванну — и станешь опять прекрасным царевичем.
— Но туда не пускают с собаками,— сказал Семён.
— Жаль,—ответил Миша.—Попробуй позвонить Тиграну. Может, пристроишь на время.
— Звонил. И не только ему...
— Д-да,— сказал Миша.— История. Тогда позвони...
— Звонил,— сказал Семён.— Слушай, Миша. Поговори с Ларисой, а? Может, возьмёте? Всего двадцать семь дней. Даже двадцать шесть с половиной.
— Я бы с удовольствием,— сказал Миша, сам не очень веря в свои слова.—Только Вовка скоро в лагерь уедет, ты знаешь. А мы работаем...
— С ним уже можно гулять четыре-пять раз,— сказал Семён.— А когда Вова уедет... У вас соседка хорошая — Анна Петровна. Если попросить, раза два погуляет...
— Остальные два раза он в комнате, да? — сказал Миша и со вздохом добавил: — Ну ладно. Заходи сегодня вечером, что-нибудь придумаем. А путёвку бери, конечно...
Вечером пришёл Семён с Каплином.
— Сначала обеспечим тылы,— сказал Бовин папа, и они постучались к соседке.
— Чего путёвкой тычете? — ответила им Анна Петровна, когда они всё рассказали.— Я и так согласная. Днём покормлю да и выведу, когда с Кнопкой пойду. Никакой Вова не нужен. Пусть в своём лагере в этот... валяйбол играет... У ты, ушастик!.. — И она ласково почесала Каплину живот.
Он в это время вытянулся на спине и сверху был похож на ушастую щучку.
Вовина мама даже обиделась, что разговор начали не с неё.
— Видимо, в этом доме со мной уже никто не считается,— сказала она, поджав губы.— Всё решили без меня.
— Ты была и остаёшься главой семьи,— сказал ей папа.— Недаром «глава» женского рода. Твоё слово последнее.
— Это удивительно спокойная собака,— сказал Семён.— Но конечно, обувь лучше держать от неё подальше. На всякий случай.
— Думаю, что и стулья тоже,— сказала Вовина мама.