Мой марафон

И ещё Григорий Григорьич вспомнил одного знакомого, который говорил, что дети несут в себе уже от рождения заряд жестокости. То, что досталось им в наследство от очень далёких наших предков, кто жил когда-то в лесах и добывал пропитание в страшной борьбе с природой и с себе подобными... И вот задача всех и всяческих воспитателей сделать так, чтобы доброе стало сильней жестокого, хорошее — сильней плохого...

Обо всём этом думал Григорий Григорьич, но сказал он так:

— Расходитесь! Девочки в свою комнату — и все спать! Через пять минут тушу свет...

Григорий Григорьич взял Мишу за плечо и вывел в коридор.

Но разговора у них не вышло. Несколько раз Миша повторил, что не брал и ничего не знает. Вид у него был усталый и озлобленный...

Трудно сказать, кто хуже всех провёл эту ночь. Может быть, даже не Миша и не Григорий Григорьич, а Таня. Потому что сама она не знала отчего, но ей вдруг стало так его жалко! Хоть и задавака, и героя из себя всегда корчит, и с ней еле разговаривает — всё равно!

Григорий Григорьич тоже ворочался и долго не мог уснуть. Всё думал: неужели Миша мог сделать это?!

Миша был всю ночь в каком-то оцепенении. Он даже не сумел бы сказать, спал или нет и о чём думал.

И Лена провела ночь неспокойно. Она не чаяла, когда наступит утро, когда можно будет до конца разоблачить преступника. И пусть обратно он едет один! Она с ним, во всяком случае, не поедет...

Есть люди, которым будильник и не нужен: скажут себе проснуться в семь или там в двадцать минут восьмого — и просыпаются. Как часы. Но Таня отнюдь не относилась к таким людям-часам, а если она и вскочила на следующее утро ни свет ни заря, то вовсе не потому, что с вечера приказала себе. Произошло это либо случайно, либо оттого, что она вовсе не спала. Неясным остаётся и ещё одно: приснилось Тане то, что она задумала сейчас сделать, или своё решение она приняла наяву, в долгие бессонные часы...

Но так или иначе, Таня поднялась около семи, когда в комнате все ещё спали, быстро оделась, вытащила что-то из своего вещевого мешка, сунула под пальто и вышла на улицу.

Было уже почти светло, люди торопились на работу, и Таня заспешила со всеми. Она уже неплохо знала город и поэтому могла не спрашивать дорогу, а пошла прямо, потом направо до Павлина Виноградова, потом налево, мимо жёлтого здания облпрофсовета и снова направо, в переулок, где кинотеатр.

Только она и внимания не обратила на рекламу кинофильма «Спартак» в двух сериях, а прошла дальше, свернула опять налево и остановилась перед облезлыми воротами с надписью «Колхозный рынок». Здесь она постояла немного, сунула руку под пальто, словно хотела что-то достать, но ничего не достала и быстро вошла в ворота.

На рынке было уже много народа. Таня шла вдоль торговых рядов и никак не могла начать того, ради чего пришла сюда в такую рань.

Потом она увидела продавщиц матрёшек и свистулек и тут вдруг решилась и подошла к прилавку.

— Тётя,— сказала она,— купите у меня кофту. Девчоночью. Шерстяную.

И она достала из-под пальто свою серую кофту и протянула женщине. Вокруг начали собираться люди.

— Девчонка торгует!—говорили они.— Безобразие.

— Это моя! Моя! Собственная, понимаете? Просто мы туристы, и денег не хватило на обратно... Вот я и решила...

— А как мать заругает?

Об этом Таня ещё не думала и сейчас постаралась откинуть эту мысль подальше.

— Сколько ж ты хочешь? — спросили её.

— Тридцать,—ответила Таня, не задумываясь.

— Да ты что! — сказала одна из женщин.—Спекулянтка какая нашлась!

Ещё одна женщина пощупала кофту, поглядела воротник, рукава и сказала:

— Шестнадцать дам, пожалуй. Хватит вам на дорогу!

Таня даже ничего не ответила, только кивнула головой. Она сейчас лихорадочно прикидывала, что бы ещё продать. И ничего не могла придумать... Не без пальто же оставаться!

— Берёшь шестнадцать? — повторила женщина.— Внучка у меня с тебя ростом. Ну как?

— Да, да, спасибо,— сказала Таня, отдавая женщине кофту.

— На уж тебе семнадцать,— сказала покупательница.— Может, чего ещё в дорогу купите.

Таня мчалась обратно, сжимая деньги в правом кулаке. Что делать дальше, она толком не знала. Всё получилось не так, как задумала. Но кто же предполагал, что эта дурацкая кофта так мало стоит!

В школе царила полная тишина, когда Таня вернулась. Она тихонько постучала в спальню мальчиков. Никто не ответил. Таня открыла дверь и позвала:

— Григорий Григорьич!

Молчание. Все ещё спали.

Сама судьба подсказала ей решение.

На цыпочках подошла Таня к кровати учителя, нагнулась, попробовала приподнять крышку его чемодана, крышка поддалась. Таня сунула туда правый кулак, разжала и, выдернув руку, словно из горящей печки, умчалась за дверь.

Всё это она проделала на одном вдохе и перевела дыхание только в коридоре. И в коридоре же она сообразила, что всё равно тринадцати рублей не хватает... Зачем же она так сделала? Глупость какая... Ни то ни сё. Никому не помогла, только всё запутала. Что же теперь делать? Что?

Ей не хотелось идти в комнату, и она пошла вдоль коридора, к лестнице, а потом на третий этаж и там встала у окна и глядела вниз — на исчерченные дощатыми настилами дворики, на улицу, по которой словно медленно протаскивали цепь из прикованных друг к другу грузовых машин.

Потом вдруг стало шумно, как во время перемены, хоть звонка и не было. Таня нехотя пошла обратно, на второй этаж. Ещё с лестничной площадки она услышала голос Григория Григорьича:

— Все зайдите сюда! Девочки, заходите!

Вместе со всеми Таня вошла в комнату мальчиков.

Григорий Григорьич стоял у своей кровати; перед ним — чемодан с откинутой крышкой, а в руке он держал скомканные деньги. Быстро махая рукой, будто деньги были горячие и он хочет остудить их, Григорий Григорьич говорил:

— Ну вот, нашлись. Я сам во всём виноват! Сунул их зачем-то в книгу... Так что всё в порядке. А ты, Миша, извини нас! Всех извини! Мы перед тобой очень виноваты!.. Вот, бывает ведь так... Сунул в книгу и забыл...

«Что он говорит?! — в ужасе подумала Таня.— Там ведь всего семнадцать, а не тридцать. И вообще при чём тут книга?! Зачем же он?.. Или я сошла с ума и там было тридцать? Нет откуда?! А что, если кто-нибудь ещё подложил деньги в чемодан? Вроде меня?! И получилось, сколько надо...»

Григорий Григорьич продолжал что-то говорить, а потом раздался голос Лены:

— Откуда мы знаем? А если он подложил их ночью!

— Брось ты! — крикнул кто-то.— Тебе же сказали. И всё.

— Ура! — заорал чей-то голос— Всё в порядке!