Мой Мастер

Ночью он возился в кровати, не в силах уснуть. Наконец, проваливаясь в муторную дремоту, он почувствовал прикосновение прохладных пальцев, услышал знакомый смешок. Не открывая глаз, потянулся за рукой, прошептав:

– Мастер.

– Мой прекрасный эльф, спи. Завтра, - послышался шепот, и всё исчезло. Гарри провалился в легкий и безмятежный сон. Мастер был рядом, и это приносило покой.

8. Взгляд из прошлого.

Гарри не мог заставить себя выпустить флакон из рук. Он то бездумно крутил его в пальцах, то рассматривал, не в силах решится выплеснуть воспоминание в думосброс, то оглаживал гладкое стекло, гадая, что за воспоминание мог оставить Люциус и почему именно его не пронумеровал.

В деревянной коробке, что передал ему нотариус Малфоев, была целая коллекция аккуратно составленных флаконов, наполненных туманом чужих мыслей и образов. Абсолютно одинаковые, их можно было различить лишь по тканным полоскам с датами, привязанными к горлышкам. Лишь один флакон не был датирован и отличался от остальных. Длинный, тонкостенный, он сразу бросился в глаза, когда Гарри снял крышку с коробки.

В коробке так же нашлись несколько дарственных на его имя, подписанных рукой Мастера. Гарри отдал все Драко, оставив у себя лишь бумаги на поместье в Карпатах. Остальное ему было не нужно. Он видел в других домах лишь досадную обузу. За ними нужно следить, заботится о домовиках, оплачивать счета… бестолковая суета.

Вернувшись в своё убежище в горах, Гарри несколько дней провёл в спальне Люциуса, пытаясь заставить себя собрать немногочисленные вещи и унести их в кладовую. Он прекрасно понимал, что это не нормально, хранить их. Хозяин вещей умер, и сами вещи потеряли свою ценность. Умерли вместе с ним. Какой прок от нескольких рубашек, одной единственной мантии, недописанных писем, документов, так и не прочитанных книг? Той мелочи расставленной в ванне? Но он не мог. В конце концов, он махнул на это рукой. Просто стал приходить вечерами в спальню. Устраиваться на постели Мастера и несколько часов лежать с закрытыми глазами, вспоминая… представляя, как всё могло бы быть. Мучаясь своими мыслями, утыкался в подушки, и ему казалось, что они всё еще хранят запах волос Люциуса. Иногда засыпал. А просыпаясь поздней ночью, понуро брёл к себе, где всё ему казалось чужим и холодным. Время от времени серьёзно задумывался перейти в спальню Мастера, но что-то удерживало его.

Спустя несколько недель бесцельных метаний, он решился открыть флакон и вылить его содержимое в чашу. Склоняясь над ней, Гарри не смог выдохнуть, как перед прыжком в пропасть.

Спальня Мастера была укутана в мягкий свет светильников. Люциус что-то задумчиво читал, вглядываясь в тонкий пергамент. Раздался робкий стук в дверь. Люциус аккуратно положил пергамент на прикроватную тумбочку и, уже отходя к двери, казалось бы, и сам, не заметив, оттолкнул его пальцами. Тонкий лист скользнул вниз, между стеной и тумбочкой, падая.

Гарри, сцепив руки в замок за спиной, наблюдал за ним. Хотелось кричать. Броситься к Люциусу. Касаться его. Вдыхать его запах. Чувствовать тепло его тела. Слышать стук сердца, ровное, спокойное дыхание.

Люциус открыл дверь и Гарри увидел себя, тут же вспомнив этот вечер. В груди поднялась волна жара, опалив сердце горечью.

– Я… это…

Теперь Гарри видел, что Люциус смотрит насмешливо, а не строго. Несколько лет назад, его взгляд вызвал невольный страх.

– Насколько мне помнится, я запретил уходить далеко от дома.

Гарри видел себя. Как он сам отводит взгляд, как кусает губы. Как тут же вскидывается и задиристо отвечает:

– Но вы же не сказали точное расстояние, на которое можно отходить. Там аконитовые поля. У цветов безумный запах…

– И ты не смог удержаться и завалился прямо в них? Мой мудрый воспитанник!

Даже сейчас, наблюдая со стороны, Гарри невольно поёжился. Мастер умел владеть своим голосом. И передать с помощью него всю гамму своих эмоций не составляло для Люциуса никакого труда. В нём были и разочарование от умственных способностей «мудрого ученика». И толика раздражения. И капелька злой иронии.

– Что ты сейчас хочешь от меня?

Гарри захотелось себя придушить. Таким нелепым он казался сам себе со стороны. В его воспоминаниях начало этого вечера казалось немного иным. Он помнил его по-другому.

– В общем… - не найдя слов, Гарри просто повернулся спиной к Люциусу, показывая красные ожоги, как будто оставленные ядовитой крапивой.

– И?
– Люциус медленно, даже флегматично дотронулся до воспаленной кожи. Гарри прекрасно помнил это прикосновение. Мастер намеренно сильно надавил. Больно было безумно. Гарри еле слышно всхлипнул.

– Что такое? Больно?
– нарочито заботливо.

Гарри передёрнуло. Боль была нестерпимой. Что, собственно, и заставило его тогда обратиться за помощью.

– Напомни мне, мой любезный друг, разве не тебе я рассказывал про свойства аконита?

– Мне.

Гарри лишь покачал головой, наблюдая, как Мастер продолжает водить пальцами по воспалению и волдырям.

– А скажи-ка мне вот еще что, почему мы не можем пить зелья, содержащие аконит?

– Ну, это же зелья. Там же вытяжка из стебл… а-а-ах!
– конец фразы Гари проглотил, задохнувшись. Люциус, словно случайно, зацепил ногтем волдырь.

Разглядывая садистскую улыбку Мастера, Гарри и сам невольно ухмыльнулся. Правильно. Так ему тогда и надо было. Тем более, что собственные воспоминания подсказывали ему, что терпеть осталось совсем немного. Скоро Мастер сжалится. Помучает вдоволь. Накажет. И поможет.

– Так всё-таки больно?

Гарри пробурчал что-то невразумительное. Люциус положил ладонь на особенно воспаленный участок кожи и надавил, продолжая сочувственно улыбаться.

– Больно!
– рыкнули в ответ, срываясь в парселтанг от боли и злости.

Гарри откровенно улыбался. Впервые за долгое время он искренне улыбался, наблюдая за тем, как Мастер его муштрует.

– Зачем лез?
– так и не убирая пальцев от спины воспитанника, спросил Люциус.

Гарри же чуть сместился в сторону, чтобы хорошо видеть не только Мастера, но и себя.

– Там такой запах был, - теперь уже, не стесняясь, шипел, вкладывая всю силу своих эмоции в слова.

– Сколько тебе лет?
– Люциус продолжал выводить на спине узоры, Гарри же, не смотря на всю свою обиженную браваду, не смел отойти.

– Мастер… - Гарри помнил, что в этот момент он практически уже сдался и был готов умолять.

– Сколько тебе лет?

– Завтра семнадцать.

Гарри обошел две фигуры, приблизился совсем вплотную, разглядывая свое лицо. И обида. И злость. И чувство вины. И осознание себя самым последним идиотом.

– А почему ведём мы себя как пятилетние, мой дорогой эльф?
– Люциус немного склонился и прошептал это на самое ухо.

Гарри увидел, как у него вспыхнули глаза холодным серебром, перевёл взгляд и заметил отголосок этого свечения в своих собственных глазах. Даже тогда, испытывая боль, обиду, вину, он наслаждался близостью Мастера. Не важно, как. Важно, что он близко. Дотрагивается. Почти ласкает. И пускай, прикосновения приносят боль. Важно, что это прикосновения Мастера.