Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает…

В самих органах государственной безопасности, естественно, существовали, как и в любом другом ведомстве, партийные организации, но в более жесткой форме, я бы сказал. Так ведь было до последнего дня существования КГБ. Коллегия, Председатель Комитета и рядом — партком. Причем «выходили» местные партийные деятели на ЦК, минуя наркома. Своеобразный контроль. Впрочем, как и везде. Отец эту «самодеятельность» пресекал и считал, что НКВД не то ведомство, где можно позволять такие вещи. Здесь, считал он, своя специфика, режим секретности и, кроме того, особый режим ответственности. Ведь как бывало. ЦК вмешивался в какие-то вопросы, но ответственности, как всегда, нести ни за что не собирался. Сотрудники, получавшие указания непосредственно от ЦК, начинали относиться к делу столь же безответственно. Мол, что я, пусть ЦК решает… Отца это возмущало. Он считал, что, как скажем, цековцев не подпускали к делам Генерального штаба, точно так же нельзя им влезать и в дела разведки или контрразведки. Надо отдать должное партийным органам: во все времена своим вмешательством они губили любое дело и создавали новые проблемы. Может, это единственное, где они преуспели…

В чем смысл многолетнего целенаправленного уничтожения собственного народа правящей партией? Начали с уничтожения дворянства, старой интеллигенции. Позднее это переросло в уничтожение уже новой, советской интеллигенции.

Репрессии всегда были целенаправленными. Уничтожали офицерство, купечество, дворянство, потом — духовенство. Потом дошла очередь до крестьянства, так называемого кулачества. После войны — новые жертвы. Выбиралась цель, а дальше все просто, по отработанной схеме. Но многое, безусловно, зависело от тех людей, кто стоял во главе карательных органов в тот период. Одни, как Ягода, Ежов, не только спешили выполнить новые партийные «установки», но и сами проявляли инициативу, другие, как мой отец, всячески мешали творить беззакония. Пусть не все, но многое удавалось. Как ни сопротивлялся партийный аппарат, а вынужден был порой отменять свои же решения.

Из воспоминаний Н. С. Хрущева:

«Когда Сталин высказал мысль, что надо заменить наркома внутренних дел Ягоду, поскольку тот не справлялся, он назвал взамен Ежова. Ежов был начальником по линии кадров в ЦК партии. Я его хорошо знал. Он производил на меня хорошее впечатление, был внимательным человеком. Я знал, что Ежов — питерский рабочий и с 1917 г. являлся членом партии. Это считалось высокой маркой — питерский рабочий! Когда Ежов был выдвинут в НКВД, я еще не знал глубоких мотивов этой акции и внутренней аргументации Сталина. Я-то лично неплохо относился к Ягоде и не видел, не чувствовал прежде какой-то антипартийности в его действиях. Но был назначен Ежов, и репрессии еще больше усилились. Началось буквальное избиение и военных, и гражданских, и партийных, и хозяйственных работников. Наркомат тяжелой промышленности возглавлял Орджоникидзе. Наркомат путей сообщения — Каганович. Там тоже шли повальные аресты людей. Между прочим, Ежов был в дружеских отношениях с Маленковым и вместе с ним работал. Так что последний не стоял в стороне от «ежовщины».

Здесь Хрущев действительно прав: высокопоставленный партийный чиновник Маленков весьма активно и настойчиво проводил репрессии. Но ведь и сам Хрущев, хотя и не пишет об этом, не только не восставал против творимого партией беззакония, но и был таким же, как Маленков, проводником ее идей, в чем так и не решился признаться до конца жизни. Конечно же и ему, и Маленкову, и остальным проще было «подставить» Ягоду, Ежова, списав на НКВД собственные грехи.

В отличие от большинства членов кремлевского руководства, отец не на словах, а на деле доказал, что не согласен с репрессивной политикой большевистской партии. К сожалению, я не знаю точных цифр, но речь идет о сотнях тысяч освобожденных из лагерей. Писал об этом и Константин Симонов:

«Назначение Берия выглядело так, как будто Сталин призвал к выполнению суровых, связанных с такой должностью обязанностей человека из Грузии, которого он знал, которому он, очевидно, доверял и который должен был там, где не поздно, поправить содеянное Ежовым. Надо ведь помнить, что те, кто был выпущен между концом тридцать восьмого и началом войны, были выпущены при Берия. Таких людей было много, я не знаю, каково процентное отношение в других сферах, но в «Истории Великой Отечественной войны» записано, что именно в эти годы было выпущено более четверти военных, арестованных при Ежове. Так что почва для слухов, что Берия, восстанавливая справедливость, стремился поправить то, что наделано Ежовым, была…

Начало деятельности Берия в Москве было связано с многочисленными реабилитациями, прекращением дел и возвращением из лагерей десятков, если не сотен тысяч людей… Часть освобожденных могли образовать питательную среду для поддержки его, Берия… Хотел приобрести дополнительную популярность…»

Никогда не поверю, что Константин Симонов, писатель-фронтовик и вообще порядочный человек, был здесь до конца искренним. Уж он-то отлично знал, что и как тогда произошло. То, что он написал, полуправда, хотя мало кто до него решался даже на это. Именно Берия стал для миллионов узников ГУЛАГа символом освобождения, о чем, кстати, многие помнят и по сей день. И еще. Слова о том, что делал это новый нарком ради собственной популярности в народе, отнюдь не новы. После смерти отца его недавние соратники навязывали народу именно этот образ. Опровергнуть доброе дело при жизни миллионов недавних зэков было невозможно, а посему и пришлось партийной верхушке использовать надуманные мотивы. Из-за чего еще будущий «заговорщик» стремился к освобождению невинных людей. Конечно же готовил почву для переворота. Глупость, конечно, но в значительной степени сработало. Чем страшнее ложь, тем охотнее в нее верят… Так, кажется, учил своих товарищей по нацистской партии Геббельс? Как видим, методы отечественной партократии ничем не отличались от тех, которые использовали гитлеровцы.

Даже если допустить, что отец вынашивал какие-то планы, то и тогда освобождение миллионов, а речь действительно идет о миллионах людей, остается не шагом — рывком к восстановлению попранной справедливости. Но, разумеется, все это домыслы, и нет никаких оснований в чем-либо его обвинять здесь. Тогда, в 1939, 1940, 1941-м, он действительно сделал то, на что, будем честны и здесь, уже мало кто надеялся в истерзанной репрессиями огромной стране. Позднее, в 1942–1943 годах, было дополнительно освобождено и направлено в армию свыше 157 тысяч человек, а всего за три года войны были освобождены и переданы в армию 975 тысяч человек. Разумеется, речь не только о репрессированных по политическим мотивам, но и о тех, кто был осужден вполне обоснованно за уголовные преступления. К слову, именно таким путем попали в войска будущие Герои Советского Союза Матросов, Бреусов, Отставнов, Сержантов, Ефимов и другие…

Есть и другие цифры. В связи с угрозой немецкой оккупации подлежали эвакуации 750 тысяч заключенных. 420 тысяч из них были сразу же направлены в армию, многие освобождены. Но, разумеется, в такой ситуации вряд ли кто был в состоянии добиться в одночасье освобождения всех узников ГУЛАГа, репрессированных незаконно. Точных цифр нет и по сей день, но известно, что на 1 марта 1940 года из 1668 тысяч заключенных, содержащихся в лагерях НКВД за так называемые контрреволюционные преступления, было освобождено 28,7 процента. Если учесть, что освобождение этих людей продолжалось и в дальнейшем, то, по всей вероятности, уже к началу войны эта цифра была значительно меньше.

Вполне можно допустить, а по некоторым источникам так и было, сотни тысяч людей тогда, в 1939-м, спасти уже было невозможно. Лишь спустя десятилетия мир узнал и содрогнулся, что означали слова «десять лет без права переписки». Арестованные при Ягоде и Ежове люди даже не попадали в лагеря, а были почти сразу расстреляны. Позднее, уже во второй половине 50-х, их семьи получат извещения о смерти близких, якобы скончавшихся в лагерях ГУЛАГа в 1941, 1942, 1943-м и других военных годах. На самом деле, прах их покоится в массовых захоронениях тридцатых годов.

Напомню: все эти преступления были совершены еще до того, как мой отец стал наркомом внутренних дел.

Но партийная верхушка умудрилась связать и эти трагические страницы нашей истории с именем человека, которого искренне ненавидела. Между тем ни одного массового захоронения репрессированных советских людей более позднего периода не обнаружено, а те, что широко известны и на Украине, и в Беларуси, и в России, датируются в основном 1937–1938 годами, то есть в период, когда органы внутренних дел возглавлял Николай Ежов.

Как-то, перечитывая мемуары Жукова, нашел там такие строки: «Тем более противоестественными, совершенно не отвечающими ни существу строя, ни конкретной обстановке в стране, сложившейся к 1937 году, явились необоснованные, в нарушение социалистической законности, массовые аресты, имевшие место в армии в тот год. Были арестованы видные военные, что, естественно, не могло не сказаться на развитии наших вооруженных сил и на их боеспособности». При всем уважении к великому полководцу согласиться с ним здесь невозможно: и лагеря, и расстрелы, и миллионы репрессированных, и другие чудовищные преступления органично «вписывались» в тоталитарную систему. Сам советский строй был с самого начала круто замешен на крови…