Мой палач. Реквием

— Нет! Я не беременная. Вам показалось.

— Да не слушай меня, старую! Кушай на здоровье. У меня самой двое деток, вот и и подумала, с чего бы это аппетиту так разыграться с утра. Ты же как птичка кушаешь обычно, а тут все захотела попробовать. Ладно, показалось наверное, не бери в голову.

— Ага…

При этом мой аппетит как рукой снимает, и я осторожно беру чашку ароматного чая. От него отказаться не смогу точно.

— А господину Бесаеву подарок приготовила уже?

Замираю. Сегодня Маргарита разговорчива, и кажется, мне это нравится.

— Какой подарок?

— Ты не знаешь? Ой, долгий мой язык! Виктор проговорился мне, а я тебе. Извини, детка.

— А что…у Тимура день рождения?

— Да. Завтра.

Прикусываю губу. Черт. Даже не знала, и он ни слова не сказал!

— Спасибо, что предупредили. Я…придумаю что-то.

Что конкретно, сама пока не знаю. У меня нет своих денег. Ну, есть разве что те, которые тогда Виктор в больницу приносил. Я их не трогала все это время. Так и лежат под кроватью. Прячу их, хотела вернуть Тимуру, но не настроена я как-то разговор этот тяжелый заводить и вспоминать тот…ад.

Ладно, что-то придумаю. Тимура нет до самого вечера, поэтому у меня есть время походить по дому. Первый этаж большой и светлый, на втором спальня и кабинет. Его кабинет, где я уже была однажды. Смотрела ту страшную запись убийства, последние кадры его убитых родителей и сестренки. Убитых моим родным отцом.

Знаю, Бес хранит эту запись до сих пор, как единственное воспоминание о семье, тогда как я даже не представляю, как он вообще не сошел тогда с ума.

Булат. Его дядя не дал ему умереть, а мне…желал страшной смерти. Заслуженно. Ведь я тоже Коршунова. Я дочь своего отца.

Теперь только всеми силами молюсь, чтобы Булат отпустил Тимура, и мы просто… жили. Спокойно, тихо, затолкав обиду и страх подальше ради чего-то большего. Того самого чувства, которое проросло во мне к Бесу, и заставило просить его не оставлять меня одну.

Спустившись на первый этаж, я немного убираюсь, пока взгляд не падает на серую дверь. Знаю, она ведет в подвал, помещение, куда бы я ни за что не захотела войти снова.

Смотря на эту дверь, сдвинутся с места не могу. Я помню, что было в этом подвале. Мой самый страшный кошмар, боль и ужас, который я там пережила. Он мне снится. Не часто, но эти сны всегда такие реальные, будто я снова…снова переживаю ту боль, которую мне причинял Бес, пылая от ненависти. Ко мне.

В руке что-то жечь начинает, и я вздрагиваю от того, что меня кто-то встряхивает за плечи.

— Ася, очнись!

Поднимаю голову, и вскрикиваю. Бес. Он стоит передо мной. Такой высокий и большой. С рассекающим шрамом, проходящим через половину лица, и делающим его особенно опасным.

— Нет, нет…

— Ась, не бойся!

Капающая кровь из ладони отрезвляет, и я прихожу в себя. Передо мной Тимур с тяжелым взглядом, а я …стою, как дура рядом с подвалом с горстью стекла в руке. Кажется, я расколола стакан ладонью и даже не заметила.

Еще хуже — я испугалась его. Беса снова испугалась, и он увидел это, став еще более мрачным.

— Ты что тут забыла?

Басит недовольно, а у меня слезы на глаза наворачиваются.

— Прости. Я просто…убиралась тут.

— Не надо извиняться. Черт возьми, твоя рука! Поворачиваю ладонь и вижу, что из нее осколок стекла торчит. Как меня так угораздило, Господи.

— Аай, больно!

— Иди сюда.

Даже опомниться не успеваю, как Тимур на руки меня подхватывает и несет на кухню. Усаживает прямо на стол.

— Не сжимай ладонь. Сейчас.

Вижу, как мужчина открывает шкафчик, после чего возвращается с маленькой аптечкой в руке.

— Что ты там делала? Скажи, на кой черт туда пошла?!

Сжимаюсь вся от его резкого голоса. Бес. Это точно настоящий Бес без всяких масок. Его интонация и грубость. Виновато поджимаю губы. Знаю, я сглупила.

— Не надо было идти туда. Извини.

Вижу, как Тимур тяжело дышит, отвернувшись от меня спиной, и оперевшись сильными руками на столешницу. Явно злится. На меня. Не надо было туда идти. Понимаю уже.

— Мы уедем отсюда. Скоро. Ася, я знаю, что тебе тут тяжело.

При этом Тимур поворачивается, и мы взглядами с ним встречаемся. Вижу отпечаток боли на его лице. Он не говорит об этом, а я…забыть не могу. Так и живем, стараясь не вспоминать.

— Хорошо. Как скажешь.

Мужчина подходит ближе, и осторожно руку мою осматривает, перехватив своей, недовольно сдвигая брови.

— Стекло застряло, вытащить надо. Сейчас.

— Хорошо. Я потерплю.

Хочу съязвить, что мне не впервой боль от него чувствовать, но вовремя затыкаюсь. Не к чему уже это. Я сама приняла решение быть рядом со своим палачом, который делал мне очень больно намеренно, и в итоге отказался от мести. Тимур меня спас…спас тогда, когда у меня уже не было шанса на жизнь.

— Смотри, на улице черный снег пошел. Нравится?

Как только глаза к окну перевожу, тут же чувствую острую боль в руке.

— Аайй-ай, ай!

Вскрикиваю, когда мужчина одним махом стекло вынимает из моей руки, кладя его на стол, довольно усмехаясь моей глупости.

— Не кричи.

— Обманщик!

— Все уже, мотылек. Все.

Из ранки начинает выступать кровь, которую Тимур быстро промакивает, и тогда я вижу старый шрам на ладони. Он мне его сделал. Острым клинком порезав руку. Замираю, когда Бес проводит пальцами по этому уже давно побелевшему тонкому шраму. Весь напрягается, и я осторожно свою ладонь поверх его кладу.

— Ничего. Заживет. Говорю тихо, но взгляд мужчины темнеет, и я замечаю, как сильно ходят желваки на его скулах.

— Осторожнее в следующий раз! Не хочу тебя латать снова. Ты и так вся в шрамах. После меня.

Бросает как-то грубо, и я затихаю. Вот он настоящий. Бес, которого я до дикости боюсь.

— Извини…Не буду больше.

— Уж постарайся.

Затихаю. Тимур молча перебинтовывает мне руку, тогда как я смотрю на его лицо серьезное, на шею смуглую, руки сильные, жилистые.

Он не обидит меня снова, ведь так? Бес отказался от своей мести, потому что…что? Любит? Нет, он так и не сказал мне этого тогда, хотя я и не жду от палача такого. Я все еще его враг, и мы оба это знаем.

Более того, Тимур сказал, что сделает мне снова больно, но я не верю. Не сделает. Хотел бы, уже давно бы сделал. Бес не обидит меня снова. Хочу верить в это больше всего на свете.

Закончив бинтовать мою руку, мужчина отпускает ее, но вместо того, чтобы уйти, смотрит прямо на меня. Долго, прямо в глаза, сверху вниз.