Мой персональный бандит
Шрифт:
Глава 7. Михаил
Я не отдавал отчёт своим действиям. Ранение стерло из моей памяти и преследование, и ощущение горячей крови, стекающей вниз по коже, и погреб этот, и девушку со светлыми волосами. Из забвения меня выдернула боль. Острая, яркая, боль моих ран притупилась, я просто к ней привык. Это боль была новой. Тело отреагировало прежде затуманенного лихорадкой разума. Я на автомате смел чужака, который пытался причинить мне вред. Услышал глухой стук, с которым он упал на пол, навалился сверху, одной рукой зафиксировал чужую руку с ножом, вторым обхватил горло. Мне хватило бы нескольких секунд чтобы пережать его, сминая трахею,
– Кто? – осипшим голосом спросил я. – Кто?
– Я Вера, – тихо, потому что горло я все же сжимал сильно, ответила она. – Вера. У вас пуля, вы в погребе…
И тогда я вспомнил. И обжигающую боль, с которой пуля входит в тело, и лес этот, и противную громкую собачку, что не давала сдохнуть. Всё вспомнил.
Я все ещё лежал на ней сверху. На этот рывок ушли все мои силы и теперь мне было физически сложно подняться с неё, даже разжать руку на горле. Зато я наконец видел её лицо. Оно было совсем рядом. И прямой нос, что морщился от боли, и упрямый подбородок. Под глазами залегли тени – наверное, ей нелегко сейчас приходится. Ещё и я отбросил так грубо…
– Сильно ударилась?
– Жить буду, – попыталась улыбнуться губами не тронутыми помадой.
Она была красива. Её красота не была кричащей. Спокойная такая, уверенная красота сильной женщины. И даже если бы я сейчас и правда умер, я был бы рад, что в последние секунды жизни именно на неё смотрел.
– Пуля, – напомнила Вера. – Я не смогу её достать пальцами, она не пальпируется, глубоко ушла. Нужно резать, а вы в себя пришли.
Наверняка она тащила меня в этот погреб, тонкая упрямая девушка. Но тогда я был без памяти, а сейчас это просто дело чести. Михаил Дежнев не может позволить себе быть настолько слабым. Я напряг силы, поднялся с неё и вернулся на свое одеяло. Ложе было жёстким, но это волновало меня меньше всего.
– Делай, – сказал я.
– Я не могу. Я не врач, вы пришли в себя, вам будет больно.
– Если выбирать между болью и смертью, я выберу первое.
Она смотрела на меня с опаской – ещё бы, я едва её не убил. Затем обрабатывает нож, остро пахнет спиртом. Я не стискиваю зубы, если напрягусь ей сложно будет прорезать мышечную ткань. Я заставляю себя максимально расслабиться. Нож коснулся кожи. С удивлением я понял, что эту боль терпеть можно. А вот когда разрез пошёл через потревоженную и воспаленную раной плоть, не смог сдержать стона. Вера остановилась.
– Продолжай, – попросил я и снова заставил себя расслабиться.
Я лежал с закрытыми глазами, а потом понял, что хочу смотреть. Не на нож в моем животе, нет. На неё. Освещение сегодня было получше, и я мог любоваться вдосталь. Её лицо было таким забавно сосредоточенным. Она полностью ушла в то, что делает, на лбу появились морщинки, губу нижнюю прикусила, и это зрелище здорово отвлекало от того, что со мной происходило.
– Всё, – выдохнула Вера. – Теперь мне нужно там… пулю найти.
– Ищи.
Вот теперь было уже не до прикушенных девичьих губ. Свои бы не откусить. Тело выгнуло болью, зубы стиснул и просто надеялся, что это рано или поздно закончится. Когда острая боль ушла, навалилось облегчение и усталость.
– Пуля. Маленькая такая…
Она положила мне на ладонь кусочек металла в крови. Я покатал его пальцами. Понятно, почему я ещё жив, пуля внутри – пистолетная. Ещё и издалека стреляли. Если бы это была винтовка, там бы в лесу я и остался.
Иголка
с нитью по сравнению с ножом и чужими пальцами в ране казалась прикосновением перышка. Вера не жалеючи залила все перекисью, не должно было быть больно, а все же щиплет.– Почему не спирт? – спросил я.
– Спирт обожжет ткани, заживать хуже будет.
– Ты все же врач?
Вера помедлила мгновение. Завязал аккуратный узелок и отрезала нить.
– Я медсестра. Денег не было поступать в вуз, нужно было работать. Но через несколько лет я стану акушером. Если бы вы рожали, я бы прекрасно справилась.
– Ты и так справилась прекрасно.
Вера улыбнулась вдруг, да так, что улыбкой, казалось, осветила тёмный погреб. Я вновь залюбовался.
– Я сейчас поставлю вам антибиотик. Парацетамол дам, от такой боли он слаб, но лучше, чем ничего. У вас скоро отходняк накатит, это сейчас вы на адреналине.
– Спасибо, – поблагодарил я.
Вера принялась складывать принадлежности на поднос. Сверху залаяла собачка, я напрягся, но в остальном было тихо. Судя по падающему сверху свету – день.
– Мне бы в туалет.
– Могу катетер поставить, – пожала плечами Вера. – Это я умею лучше, чем вынимать пули.
– Нет, – ужаснулся я. – Я же не умираю.
– Вполне возможно, что умираете, – отозвалась она легко. – У меня нет нужных лекарств. А наверху все плохо, там вас активно ищут, в туалет я вас не пущу. Принесу ведро.
Она ушла, потом вернулась, прогремев ведром. Я выпил воды, удивляясь тому, что не возникает голод. Вера была права – накатило. Схлынув адреналин, вернулась боль, что жарко пульсировала и ворочалась внутри моего тела, словно рвалась наружу. Сознание начало мутиться. Но все равно, засыпая на холодном полу тёмного погреба, я улыбался.
Глава 8. Вера
Я все время думала о том, что он уже умер. И как мне быть, если он умер? Полицию вызвать? Признаться бандитам? Закопать там же, благо пол в погребе земляной? Настроения ни эти мысли, ни то, что происходило вокруг, мне не прибавляло. В деревне снова что-то горело. Здесь летом было достаточно живо, приезжали те, кто использовал свои дома, как дачи, дети бегали на речку. Сейчас словно повымерли все. А может не словно, может правда?
Так больше продолжаться не может, думала я. И тем не менее продолжается. Кажется – бесконечно. И не верилось, что кто-то настолько сильный может позволить себе держать в страхе целый населённый пункт, пусть и маленький.
Мне постоянно хотелось спуститься и посмотреть, дышит ли мой нечаянный пациент. Я прислушивалась к тому, что происходит в деревне и спускалась. У меня сердце обмирало, а Тотошка, мой верный друг, лежал у самого люка, свесив вниз голову и смотрел на меня. Если придут, он залает. Если мне повезёт я успею вылететь наверх по лестнице, застелить ковёр и поставить на место стол. А если не повезёт…
Дрожащими руками мерила ему температуру. Проверяла состояние ран. Та, что на животе, беспокоила меня больше всего. Если начнется заражение, то мои слабые антибиотики его не спасут. Тем не менее я ставила укол, пыталась напоить, он снова впал в беспамятство, накрывала его одеялом. В бреду он повторял то моё имя, то звал какого-то Рому, потом слова сбивались и в них переставал угадываться смысл. День был бесконечным.
В ворота мне постучали после обеда. Я варила бульон куриный – больному надо поесть. Погреб был закрыт. Сердце тревожно замерло и пропустило пару ударов. Тотошка залаял, а я поспешила открывать – таких гостей лучше не злить.