Мой помощник Карсыбек

— Ну, дочка, все выложила? — Он всегда называл так Марьям. Он очень любил и уважал в ней напористость и упорство, когда она ставила перед собой какую-нибудь цель.

— Все, — улыбаясь, отвечала Марьям.

— Хорошо. Сейчас товарищ Нурманов пойдет с тобой, распорядится насчет тракторов и всего прочего. Потом поедет в твои бригады и там поможет тебе.

Марьям и Габит Нурманов вышли, и тут Матвей Иванович напустился на свой штаб. Ох, и попало же всем! И агроному, и бухгалтеру, и Мише Беляновичу… Они только глазами хлопали. Да и что они могли сказать? Все, что им говорил Матвей Иванович, было сущей правдой.

Миша Белянович попробовал было оправдаться, но Хижняков раскипятился не на шутку. Он не кричал, да и не мог кричать, но говорил такие жесткие и гневные слова, что Мише стало стыдно. Он покраснел и обещал исправить все упущенное. И тут Матвей Иванович увидел Карсыбека. Гнев, усталость, нервное раздражение еще кипели в нем. И мальчик тотчас почувствовал, что ему готовится добрая баня.

— Подойди сюда, Карсыбек, — холодно заговорил Матвей Иванович. — Во-первых, почему ты торчишь здесь?

Карсыбек сказал, почему он просидел здесь ровно пять часов, и передал Матвею Ивановичу записку главного инженера. Записка была, вероятно, не из приятных, потому что Матвей Иванович нахмурил лоб и распалился еще больше.

— Хорошо, — ледяным голосом сказал он, пряча записку в стол. — Во-вторых, ответь мне: зачем ты переманил ребят из команды Тентекбая? Кто это обещал им цветные карандаши и краски, если они убегут от него? Разве я не говорил тебе, чтобы ты не смел переманивать ребят с разъезда? Они тоже помогают взрослым и не хуже, чем вы здесь помогаете нам. Так вот: завтра же все ребята из команды Тентекбая должны уехать из совхоза и не возвращаться сюда. Ясно?

— Ясно, — пролепетал Карсыбек.

— То-то! — Матвей Иванович поднялся. — Я иду в столовую, с утра ничего не ел. — Он выглянул в окно. На дворе сгущались сумерки. — Батюшки, уже вечер, а я не заметил!

Хижняков вышел, даже не поглядев на Карсыбека. Следом вышли Барташвили и бухгалтер.

А Карсыбек сидел в уголке и плакал. Плакал он редко. И не заплакал бы теперь, если бы не эта страшная несправедливость… Плакал оттого, что Матвей Иванович поверил лгуну Тентекбаю. Плакал потому, что Матвей Иванович обидел его.

В другом углу сидел Миша Белянович и, вздыхая, переживал недавнюю вздрючку. Услышав всхлипывания Карсыбека, он подсел к нему.

— Полно реветь-то! — начал Миша с грубоватой нежностью. — Поди, не девчонка… Ну, перестань, командир воинства! Я все слышал и помогу тебе… А этот Тентекбай препаршивый парень! Ясно, наврал Хижнякову. Но, тем не менее, тебе придется помириться с Тентекбаем.

— Никогда! — Карсыбек отчаянно замотал головой. — Ни за что!

— Нет, придется, — без всякой нежности проговорил Миша.

— Он наврал на нас с Соней! — выкрикнул Карсыбек. — Он дурной малый! Он только командует, а сам ничего не делает. И его ребята пришли к нам потому, что хотят помогать строить школу… То есть когда ее начнут строить. Тентекбай дрянь!

— Тем более, — спокойно продолжал Миша. — Тем более надо вас помирить. Помирить и сделать так, чтобы Тентекбай не только распоряжался, но и работал. И потом, зачем вам с Соней ребята, которых вы переманили?

— Да не переманивали мы их!

— Ну хорошо. Положим, они сами прибежали. Зачем они вам? А почему бы вам не принять в команду ребят, которые приехали в совхоз? Человек пятнадцать таких, как ты, здесь наберется.

Карсыбеку и в голову не приходило привлечь в команду ребят-новоселов. Держались они особняком и были по горло заняты домашними делами — каждый из них помогал родителям устраиваться на новом месте. Так он и сказал Мише.

— Что ж, ты прав, — согласился Миша. — Но теперь почти все новоселы худо-бедно устроились, и домашними делами ребята заняты меньше. Я поговорю с ними, и они охотно пойдут в твою команду. Ведь вы примете их?

— Ну конечно! — вырвалось у Карсыбека.

— А на днях я соберу всех вас, позову Тентекбая, и у нас будет пионерский отряд. А пионерам враждовать нельзя.

Карсыбек чуть не подскочил от радости. Пионер! Носит красный галстук, значок… Он много слышал о пионерах от Сони.

Да ради этого он готов хоть трижды помириться с бездельником Тентекбаем!

На том и порешили. Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

ГЛАВА ШЕСТАЯ о разных важных событиях на целине и в жизни Карсыбека

1

Седьмого мая третья бригада, чья земля достаточно подсохла, начала пахать целину.

Для тех ребятишек, которые живут в деревне, пахота — дело привычное. Там землю пашут и осенью под зябь, и весной. Там этим занимаются из года в год, из века в век.

Давно, очень давно начали люди пахать землю и сеять хлеб. И в других странах и в России. Об этом занятии, как о самом главном в старину, не раз сообщалось в летописях. Первая такая запись относится к году девятьсот сорок шестому. Больше чем тысячу лет назад Русью правил князь Олег. Вы, конечно, знаете о нем. Знаете и знаменитое стихотворение о вещем Олеге. Так вот, князь Олег в одном из своих посланий к древлянам упоминает о нивах, которые вспахиваются людьми, чтобы выращивать хлеб.

При раскопках древних курганов невдалеке от города Бронницы был найден скелет женщины с серпом. Умерла она, как установили ученые, больше тысячи лет назад. В XI веке земледелие становится серьезным делом, и о нем заботятся все князья, правившие отдельными частями древней Руси. Правда, тогда сельское хозяйство велось очень просто: выбирали большой лесной участок, деревья подсушивались, потом выжигались или вырубались, корни выкорчевывались, и освободившееся место распахивали и засевали рожью или овсом, пшеницей или просом… Такой способ земледелия назывался подсечным.

Потом крестьяне поняли, что если разделить поле на три части, одна из которых должна каждый год отдыхать, то земля родит лучше. Такой способ и до сих пор называется трехпольным.

Уже тогда люди имели разные сельскохозяйственные орудия. Летописцы XV века упоминают о боронах, сохах, плугах… Появились они, разумеется, гораздо раньше. В Уставе Ярослава о земских (то есть земельных) делах упоминаются косы, серпы, заступы. В одной из летописей, относящейся к году тысяча сто третьему, пишется о лошади, как о главной рабочей силе в крестьянском хозяйстве. О том, как убирали, сушили, молотили, а потом размалывали хлеб в муку, говорится во многих очень старых летописях.