Мой самый-самый бывший
Шрифт:
– Да блять!
– это уже вслух, и Сашка второй раз с грохотом хлопает дверью, выходя из машины, прихватив с собой стаканчик кофе и хот-дог.
Наблюдаю, как идет к дальнему столику, садится на скамейку. Он так взбесился, что это ощущается в каждом шаге, движении, повороте головы. И почему-то от этого хочется улыбаться. Впервые за последние сутки. Пусть это больше злорадство, но хоть какая-то условно положительная эмоция. И я жадно цепляюсь за нее. Замечаю вдруг, что на улице вовсю светит солнце, припекая, что небо ультрамариновое, что белоснежный снег блестит, и что... это ведь мои последние часы с мужем перед
Когда еще я так смогу теперь?
Не анализирую, не думаю больше - просто забираю свой кофе и хот- дог с переднего пассажирского сидения и выхожу из машины.
Сашка поворачивает голову в мою сторону. На лице искреннее удивление, которое он пытается скрыть. Никак не комментирует, когда сажусь напротив. Только смотрит исподлобья в упор с болезненным интересом. Делаю вид, что мне плевать на его внимание - принимаюсь за хот-дог.
Солнышко припекает макушку, от подтаивающего снега веет свежестью, чирикающие птички дополняют идиллическую картину и, если бы не наша ситуация и никуда не уходящая, ноющая словно зубная, боль, я бы решила, что это просто прекрасное утро.
Сашка напротив быстро расправляется со своим хот-догом и лениво потягивает кофе. Вид у него так себе. Серый, замученный. Он то и дело трет лицо и красные, воспаленные глаза. Не то, чтобы мне было не плевать на его самочувствие, но он все-таки за рулем. А я пока не планирую умирать...
– Что? Вырубает?
– интересуюсь холодно, когда он зевает в третий или четвертый раз.
– Нет, нормально, - щурится от солнца, отвечая.
– Выспался что ли? Совесть не мучила?
– тут же не могу сдержать сарказм.
В ответ ожидаю зеркальной нападки, но...Сашка вдруг расплывается в усталой улыбке, собирающей морщинки вокруг его лучистых серых глаз, от чего я разом тушуюсь. На данном этапе я готова ругаться, плакать, игнорировать, орать…
Но улыбка - это вдруг слишком интимно, больно. Слишком близко к тому, что было между нами раньше, и так недоступно сейчас.
– Лиза...ты как всегда...
– качает головой муж, смотря на меня поверх бумажного стаканчика с кофе.
Делает большой глоток и достает и кармана джинс помятую пачку сигарет.
Неожиданно!
– И с каких это пор ты куришь и даже покупаешь?
– вздергиваю брови удивленно, пока Сашка чиркает зажигалкой и сильно втягивает небритые щеки, раскуривая.
– Я не покупал. Вчера Вахтанг утром дал, когда детей отводил к ним, - отвечает муж ровно, выпуская в сторону от меня дым.
– М-м-м…Ты им сказал?
– прикусываю губы, вертя свой стаканчик кофе в руках.
– Еще нет, - Сашка мажет по мне напряженным взглядом, - Хочешь сама сказать?
– Придется прощаться все равно, наверно, да, сама. Вечером забирать будем детей - вместе поговорим...
– Ок.
Повисает тяжелая пауза. Давит. Действительность опять падает сверху бетонной плитой и размазывает нас обоих. Хочется хоть как-то ее стряхнуть.
– Дай мне тоже сигарету, - киваю на пачку, лежащую около Сашки на столе.
У мужа на миг натурально округляются глаза.
– Лиз, на хрена?
Ты ж даже не пробовала.– Пробовала, - хмыкаю, пряча подбородок в ворот куртки, - Еще в школе просто из любопытства, потом уже осознанно пару раз курила в клубах, когда на сессии по заочке ездила, уже когда с тобой жила. Знаешь, все эти мамские будни так утомляли. Хотелось напиться и начудить. Чудить, как ты, трахая знакомых, я не умею, так что приходилось просто баловаться тайком сигаретами.
У Сашки вытягивается лицо. В глазах неверие, и мне это неожиданно до чертиков приятно. Оказывается, это классно иногда - потрясти запылившимся скелетами в шкафу. Пусть даже такими безобидными.
– Ты это серьезно сейчас?
– Абсолютно, - дотягиваюсь до пачки сама.
– Но почему ты ничего не говорила? Ну то есть...Смысл скрывать?
– Как почему? Ты всегда ныл, что курящие женщины - это ужасно. Я не хотела давать тебе повод мне лекции читать. Так что вот так, - улыбаюсь, доставая сигарету из пачки, - Ни один ты у нас врешь ради своего удобства и блага семьи, да, Саш?
У мужа как-то странно сверкают глаза в ответ, взгляд жадно впивается в мое лицо.
– Засчитано, - коротко комментирует, чиркая зажигалкой и поднося ко мне неверный язычок пламени.
Прикуриваю. Горький дым обжигает легкие, горло першит, начинают слезиться глаза, но я умудряюсь удержаться и не закашляться, пока встаю из-за стола. У меня временный передоз общения с мужем. Его внимательный глубокий взгляд словно гарпуном попадает прямо в открытую рваную рану. Больно. И я сбегаю от Сашки обратно в машину. Прячусь там.
***
Два часа, проведенных у Юли Сазоновой в конторе, оказались настоящим мучением. Этот ее деловой бодрый тон вперемешку с сочувствующими взглядами и вопросами невпопад о личном.
Вы привезли перечень имущества?...Лиз, а детям сказали уже?...С кем остаются несовершеннолетние?...Надо вот тут подписать...Ребят, не мое дело, но что случилось?...Саш, тебе надо оформить доверенность...Боже, поверить не могу, вы окончательно убили мою веру в брак...Теперь идемте вместе к нотариусу, Ивану Константиновичу, он в соседнем офисе на этом же этаже…
И так бесконечно. А-а-а-а!!!
Я потихоньку сходила с ума, только и думая, когда же Юля нас отпустит. Договоры, доверенности, нотариус, подписи, подписи, подписи...
Ситуация еще усугублялась тем, что Сашка вообще отказывался говорить. Он занял самое дальнее кресло у окна, демонстративно скрестил руки на груди, широко расставил ноги и с видом хмурого истукана переводил недобрый взгляд с Юли на меня и обратно, периодически отфутболивая от себя Сазонову фразой "это всё к Лизе".
И потому мне приходилось говорить и говорить.
Про детей, квартиру, дом, машины, бизнес. Впрочем, от мужа мне ничего не было надо. Я хотела себе лишь его двушку в Москве, чтобы нам с детьми было где жить, и свой Вольво. Все.
Гостиничный комплекс - чисто Сашкино детище, вот пусть он им и подавится. Наш дом в Домбае мне тоже не нужен. Правда, и предложение Юли продать его чужим, чтобы поделить деньги, воспринималась каким-то кощунством.
За деньги я в принципе как-то не переживала. Мне достаточно будет Сашкиных алиментов, остальное я смогу заработать себе сама. Если что-то случится, у меня есть моя семья.